Воровской ближний бой. Были обстоятельства, заставившие Тима освоить его. Собственно, поэтому он и выжил.
И поэтому выжил сейчас.
«Локоть» — так называется этот приём, когда локтем бьют в солнечное сплетение, а костяшками согнутых пальцев — в висок.
Тут же удушающая хватка на шее ослабла. Тим отбросил в сторону сомлевшего братка и огляделся.
Слюни не было. Шкафоподобный качок, похоже, постепенно приходил в себя. Самое время рвать когти.
— Ты со мной?
Девушка кивнула и зачем-то перегнулась через стол к тому месту, где сидел пропавший Слюна.
— Быстро, быстро! — поторопил её Тим. — Давай!
И тут его осенило. Никому и в голову не придёт, что он после такого остался в баре. А раз никто об этом не подумает, надо именно так и поступить.
— Свободные комнаты есть? — шёпотом, чтобы никто, кроме стоявшей рядом Хозяйки, не услышал, спросил он Хозяина, принимая от него свой кейс.
Хозяйка отреагировала быстрее: Тим ощутил, что в его ладонь, лежащую на барной стойке, сунут ключ.
Не оборачиваясь, но слыша, что девушка бежит за ним, Тим бросился в коридор, ведущий к задней двери. И, одновременно, к лестнице на второй этаж — к номерам. На ступеньках он разобрал по цифре, оттиснутой на ключе, какую именно дверь из выходящих к слепой коридор ему следует открыть.
Всё было нормально. Как хозяйка дала ему ключ, никто не должен был заметить. Со стороны всё выглядело так, что они, побежав к заднему выходу, постарались убраться как можно дальше от места драки. Что, понятно, от беглецов и ожидалось. Вот пусть подальше беглецов и ищут.
А что будут искать, Тим не сомневался. Не проходят безнаказанно такие вещи.
Был досадный момент — Тима в баре «На млечном пути» хорошо знали. Слишком многие. Не все из этих многих к нему хорошо относились. Так что, информацию — кто был и куда делся — собрать не представит труда. И рано или поздно его найдут.
Но это будет потом.
Тим вдруг осознал, что он влип более чем серьёзно — и не хочет об этом думать: настолько влекла его звёздная глубина этих глаз.
Кстати, почему звёздная? А чёрт его знает…
Тим не хотел об этом думать. Он не хотел думать ни о чём кроме…
— Как тебя зовут-то хоть?
— Эол.
У Тима аж дыхание спёрло — таким мелодичным был её голос. Таким же мелодичным, как и её имя.
— А тебя?
Она мгновенно освоилась в комнате, и пока Тим запирал дверь, прислушивался — не идёт ли кто-нибудь за ними, — осторожно, чтобы не сильно светиться в окне, осматривал окрестности, прикидывая возможные пути отхода, Эол непринуждённо расположилась на широкой кровати, занимавшей всю середину комнаты, и когда Тим оглянулся на неё, закинула ногу на ногу и провела ладонью по покрывалу, словно разглаживая ей одной видимую складку.
И то ли от этого движения, то ли от её небрежно отдёрнутого платья над коленями…
— Тимофей.
Всё остальное вокруг перестало существовать.
— Можно просто Тим.
Звёздная бездна её глаз.
— Ти-и-м, — протянула она, словно зазвучала струна арфы.
С шелестом, как снимается через голову платье. Вкрадчиво, как перебирают пальцы густые волосы на его груди, спускаясь к рельефным бугоркам накачанного пресса.
Рубашка валяется на полу.
Её соски набухли навстречу его пальцам.
Её тело пахло… пахло… чем пахло её тело? Был какой-то запах, какой-то неуловимый для обоняния, как и неуловимый для своего определения.
Она выгнулась под ним, закатив глаза и, заметавшись, стала судорожно бить руками по простыне, а согнутые в коленях ноги обхватили Тима за ягодицы сжимающимся замком. И только в этом миг, вливаясь, казалось, всем собой внутрь её, Тим осознал, что даже и не подумал о предохранении…
…drugs…
—…твою мать!
Эол плескалась в душе — как раз в этот момент шум воды прекратился, наверное, стала вытираться.
Тим, собственно, поэтому и стал подниматься с постели, чтобы в свою очередь пойти туда и успеть застать девушку голой. Хотя после ночи — а такой ночи у него никогда в жизни не было — чувствовал себя абсолютно без сил. Что у него тоже ни с одной из его женщин никогда не было. Он даже и не думал, что такое возможно. Оказалось — возможно.
Но все эти мысли мгновенно вылетели у него из головы, когда он увидел его.
Кейс.
Тим повернул голову к окну, под которым он поставил свой кейс, когда вчера вошёл в комнату. Кейс по-прежнему стол там.
Тим вновь взглянул то место у стены, где, скрытый до этого спинкой кровати, стоял такой же кейс.
Тот тоже по-прежнему стоял там.
Тиму не показалось.
Два абсолютно одинаковых кейса.
—…твою мать!
— Что-то не так? — Эол вышла из санузла — душевая кабинка, умывальник и унитаз — укутанная большим махровым полотенцем, чёрные длинные волосы разметались в живописном беспорядке.
— Чего ругаешься?
Тим кивнул подбородком на кейс у стены:
— Откуда он здесь?
Она взглянула туда, куда он показывал.
— Это? Его тот оставил, который вчера убежал.
Тим уже всё понял.
— Здесь он откуда? — автоматически задал он уточняющий вопрос, хотя и так всё понятно, Тим стал с убыстряющейся скоростью проворачивать в уме возможные варианты дальнейших действий.
— Я принесла. Красивый. Давай посмотрим, что в нём?
Тим знал, что в нём. Вернее, догадывался. А о том, что он ни в коем случае не должен видеть, что в этом кейсе, не догадывался, а — знал.
—… твою мать!
Как у неё это получилось?
Тим ошалело смотрел на руки Эол, которые непринуждённо щелкнули двумя замками на кейсе и оба они услужливо раскрылись.
— Не ругайся! Что ты заладил. Он не заперт.
Не может он быть не заперт. Не может.
Тим резко мотнул головой, словно в попытке сбросить всё происходящее вокруг него как странный и нелепый сон. Но сон не сбрасывался. Потому что — не был сном. Это была действительность.
Тим как подкошенный упал плашмя — навзничь — на постель. И уставился в потолок. В гробу он видел такую действительность!
Тут же инстинктивно сплюнул три раза: типун ему на язык. И тут же с тоской осознал, что то, о чём он невольно подумал, сейчас становится самой реальной перспективой.
—… твою мать.
На этот раз Тим проговорил эту фразу тихо, почти про себя.
Потому что выхода он не видел.
Погулял, что называется. И Тим горько усмехнулся.
— Это что? — услышал он вопрос Эол.
Тим не пошевельнулся. Зачем — он и так знает, что она там увидела. Тугие целлофановые мешочки с белым порошком.
— Наркота, — ответил он белому потолку.
Молчание длилось минуты две. Тим не шевелился, по-прежнему глядя в потолок.
