— Восхитительно! — говорю я, но голос мой почти и не слышно, потому что меня начинает мутить. Вся эта отвратительная жратва, да еще проглоченная с такой скоростью, да поверх «бориса» и «сместителей» и этой выпивки… Не говоря уже о моем ужасном психологическом напряжении… Короче, от всего этого я просто тупею.
— Вы так хотели есть? — спрашивает девушка.
— Э… ну да, в общем, да. Нет, совсем нет. То есть, я хотел сказать, «да», — лопочу я не очень убедительно. — Я хотел сказать, что я вовсе не бедняк, — говорю я, пытаясь понять, что лучше всего подойдет в подобной ситуации, и не представляю, чего от меня ждут. Считают ли эти люди, живущие здесь, себя бедными? Тогда, следует ли мне говорить, что я тоже бедняк? Но если я скажу, что я бедный, то это может ее оттолкнуть. Может быть, она совсем не любит бедняков. — Я хочу сказать, — говорю я, а в это время в моей голове крутятся и сталкиваются все эти обрывки информации о том, кто беден, а кто нет; кто должен считаться бедным; и беден ли я и бедна ли она (то есть мы оба бедняки и поэтому вроде как автоматически становимся друзьями). А мой рот продолжает открываться сам собой и произносить всякие слова еще до того, как я готов их сказать. — Я хочу сказать…
— Не волнуйтесь. Я все понимаю. Вы просто проголодались, да? — спрашивает она, а ее глаза светятся пониманием и сочувствием того самого света, который ты видишь в глазах премьер-министра, когда он берет на руки какого-нибудь ребенка или пожимает руки публики в специальном телецентре, где снимают новости. От такого взгляда становится как-то спокойнее и теплеет на душе.
— Итак, — говорит девушка, теперь более деловито, по все равно очень дружелюбно. Теперь ее симпатия ко мне прячется за взглядом, которым она хочет дать понять, что она общается с равным, — откуда, говорите, вы приехали?
— О, э… ну, я не рассказывал, откуда я. Кажется, нет, — лопочу я, а сам очень надеюсь, что так оно и было. «Борис» по-прежнему буквально трещит в моих венах, что заставляет меня до боли стиснуть зубы.
— Нет, не говорили, — отвечает она.
— Точно, — говорю я с облегчением.
Несколько секунд проходят в молчании.
— Итак? — продолжает она, и на ее лице так и написан вопрос — она ждет, когда я скажу, откуда я.
— Из Норфолка! — говорю я.
Сам не знаю, почему.
Даже не спрашивайте меня, почему я это сказал. Может быть, это как-то связано с тем телешоу, которое я однажды смотрел. Телешоу об этих неудачниках, которые живут за пределами Лондона. Помню, что тогда я видел каких-то мужиков, топчущихся в грязи и покрытых этой самой грязью с ног до головы. Зубов у них почти нет, все они что-то там причитают и бубнят про фермы и сельское хозяйство. Вроде они как раз похожи на тех людей, которые для этой девушки будут самыми нормальными. Я был уверен, что ей совсем не нравятся люди моего типа, которые работают на правительство и живут в шикарных квартирах в небоскребах.
— Вау! — восклицает она, что меня сильно подбадривает. — Очень хорошо! — продолжает она и смеется.
— Да, я вроде как совершенно, на фиг, угнетенный и тому подобное, — продолжаю я и тоже смеюсь, думая, что отмочил какую-то крутую шутку, и любуясь ее улыбкой.
— Понимаю, — говорит девушка, а потом добавляет: — Как тебя зовут? Не против, если мы будем на «ты»?
И тут я понимаю, что в моем планировании этой шпионской вылазки есть кое-какие дыры. Дело не в том, что я против, чтобы мы с ней перешли на «ты», а в том, что о своей «легенде» я совершенно не подумал. Да, в принципе, не было у меня вообще никакого плана и никакой «легенды». Все пошло наперекосяк с той самой минуты, когда я приехал в этот запущенный район, где живут Рег и ему подобные. Я ведь просто собирался осмотреться, так сказать. Ну, может быть, немного последить за его квартирой. Но прежде чем я успел сообразить, что к чему, я оказался втянутым в самую настоящую драку с этим гребаным старикашкой, клянчившим у меня монетку. А потом вдруг я уже сижу с этой девушкой в кафе, несу черт-те чего и чувствую себя совершенно паршиво, потому что принял слишком много «бориса», получил бутылкой по башке, съел слишком много болли-нейз и выпил слишком много этого красного пойла.
«Итак, — думаю я про себя, — я не могу сказать, как меня зовут на самом деле, потому что Дженсен Перехватчик — это совершенно крутое, клевое и современное имя и сразу говорит о роде моих занятий. Единственное имя которое, как мне кажется, подойдет для этого района, — так это Рег. Но я не могу назваться Регом, потому что это все только запутает, как будто все и так уже не запуталось, на фиг. Двух Регов нам совсем не нужно». Поэтому я начинаю думать об этих мужиках в Норфолке, которых видел в том телешоу, и все, что крутится у меня в голове, — так это «Норфолк, Норфолк, Норфолк», а мои губы вроде как тихонько двигаются в такт моим мыслям. И все это время девушка смотрит на меня, и смотрит очень внимательно, как бы подталкивая назвать мое имя, а потом я вдруг слышу, как она что-то говорит.
— Норфолк? — говорит она. — Тебя зовут Норфолк?
Наверное, я сказал это вслух. Как последний идиот, я произнес «Норфолк». Она спрашивала мое имя, и я сказал «Норфолк». Точно, как самый последний идиот.
— Это прозвище? — спрашивает она.
— Угу, — отвечаю я, — прозвище. Именно так меня и называют. Норфолк. Потому что я вроде как из Норфолка. Что очень даже логично, так ведь? Я хочу сказать, это даже очень справедливо. Норфолк. И это имя совсем не хуже других.
Я наливаю себе еще этого красного пойла и залпом пью, пытаясь спрятать лицо за стаканом. Внутренности стакана затуманиваются от моего дыхания, я чувствую, что краснею от замешательства, а сердце колотится у меня в ушах, и звук этот кажется каким-то нездоровым, как бы мокрым и хлюпающим.
— Хорошо, Норфолк, — говорит девушка. — А меня зову…
Она не успевает сообщить свое имя, потому что в этот самый момент мне становится очень, очень плохо. Не наполовину плохо, когда вроде как голова кружится и подташнивает, а на самом деле совершенно, так сказать, биологически плохо. Так плохо, что ты вот-вот полностью вырубишься и, так сказать, откроешь кингстоны, причем, на фиг, сразу все — начнешь блевать, харкать и гадить, как обожравшаяся свинья… А в голове вдруг раздается визжащий звук, похожий на сигнал тревоги. Наверное, это из-за гадского болли-нейз, красного пойла, «дури» и ужасного психологического стресса. Голос девушки как бы удаляется и затихает, а в ушах у меня раздается ревущий звук, будто взлетает реактивный самолет, а тени от пламени свечи вдруг начинают расти и расти и становятся похожи на какого-то страшного монстра, готового прыгнуть на меня и изгрызть до костей.
