Лондэн куда-то пропал, и мне стало не по себе. Я лихорадочно гадала, куда он мог подеваться. Открыла калитку нашего дома и подошла к входной двери. Он мог перепутать время, отправиться за своим протезом в ремонтную мастерскую или пойти проведать маму. Но я просто успокаивала себя. Лондэн сказал, что будет ждать меня, однако его не было. И это на него не похоже. Совершенно не похоже.
Я внезапно остановилась посреди садовой дорожки. С чего это Лондэн поменял все шторы на окнах? Я замедлила шаг. Меня охватила тревога. Я замерла перед входной дверью. Скребка для обуви не было. Но его не могли убрать только что – крепежные отверстия были зацементированы очень давно. Присутствовали и другие изменения. Рядом с порогом откуда-то взялись кадка с высохшей тиккией часовитой{4}, ржавые ходули и сломанный велосипед. Мусорные ящики были не стальные, а пластиковые, а в почтовом ящике торчала ненавистная Лондэну газетенка «Крот». Кровь бросилась мне в лицо, и я безуспешно стала шарить по карманам в поисках ключа, хотя смысла в этом не было, поскольку замок, который я запирала сегодня утром, закрасили много лет назад.
Наверное, я очень шумела, так как дверь вдруг отворилась и на пороге возникла копия Лондэна, вот только постаревшая, с брюшком, лысиной и бифокальными очками на носу.
– Да? – произнес «Лондэн» неторопливым парклейновским баритоном.
Я тут же вспомнила о темпоральной перегрузке, изменившей облик Филберта Орешека, и мне стало страшно.
– Господи, Лондэн, это ты?
Пожилой мужчина был потрясен не меньше меня.
– О боже, нет! – рявкнул он и хотел было закрыть дверь. – Здесь такие не живут!
Я быстро сунула ногу в дверную щель. Такой прием часто встречается в детективных фильмах, но на деле все немного отличается от кино. Я позабыла, что на мне кроссовки, и облицовочной доской мне придавило большой палец. Взвыв от боли, я выдернула ногу, и дверь захлопнулась.
– Караул! – закричала я, прыгая на одной ноге. Я долго давила на кнопку звонка, но в ответ раздавалось только глухое «Вон отсюда!». Я уже собралась забарабанить в дверь, как услышала за спиной знакомый голос. Обернулась и увидела старую маму Лондэна.
– Хоусон! – крикнула я. – Слава богу! Тут в доме какие-то люди, они не хотят меня впускать и… Хоусон?
Она смотрела на меня, как будто впервые видит.
– Хоусон? – снова позвала я, делая шаг к ней. – Это я, Четверг!
Она торопливо попятилась и холодно поправила меня:
– Для вас миссис Парк-Лейн. Что вам угодно?
Я услышала, как дверь у меня за спиной отворилась. Старый Лондэн-но-не-тот вернулся.
– Она позвонила в дверь, – объяснил он матери Лондэна. – И уходить не хочет. – Он немного помолчал, затем тихо добавил: – Она спрашивала о Лондэне.
– О Лондэне? – резко спросила Хоусон. С каждой секундой ее взгляд делался все враждебнее. – Вам-то до него какое дело?
– Он мой муж.
Повисла пауза, пока она обдумывала мои слова.
– У вас очень странное чувство юмора, мисс Как-вас-там, – сердито ответила она, указывая мне на садовую калитку. – Вам лучше уйти.
– Подождите минутку! – воскликнула я, едва сдерживая смех, настолько нелепо выглядела сложившаяся ситуация. – Если я не вышла замуж за Лондэна, то кто же подарил мне это кольцо?
Я показала им левую руку, но, похоже, это не возымело действия. Я бросила на нее взгляд и поняла почему. Обручального кольца не было.
– Черт! – ругнулась я, озадаченно осматриваясь по сторонам. – Наверное, уронила…
– Вы очень взволнованы, – сказала Хоусон скорее с жалостью, чем с гневом. Наверное, поняла, что странная особа не опасна, просто явно больна психически, притом неизлечимо. – Может быть, нам кому-нибудь позвонить?
– Я не сумасшедшая, – заявила я, пытаясь осознать положение. – Этим утром, нет, меньше двух часов назад мы с Лондэном жили в этом самом доме…
Я осеклась. Хоусон придвинулась поближе к мужчине в дверях. Они стояли так, как стоят давно женатые супруги, и я вдруг осознала, кто передо мной. Это был отец Лондэна. Погибший отец Лондэна.
– Вы – Биллдэн, – прошептала я. – Вы погибли, когда пытались спасти…
Мой голос оборвался. Лондэн никогда не видел своего отца. Биллдэн Парк-Лейн{5} погиб, спасая своего двухлетнего сына из тонущей машины тридцать восемь лет назад. Сердце у меня замерло, и до меня стала медленно доходить суть этого нелепого недоразумения. Кто-то устранил Лондэна. Я попыталась опереться на что-нибудь, чтобы не упасть, затем быстро села на садовую ограду и закрыла глаза. В голове билась тупая боль. Лондэна нет. Значит, между нами ничего не было…
– Биллдэн, – сказала Хоусон, – тебе лучше позвонить в полицию…
– Нет! – крикнула я, открыв глаза и яростно сверля его взглядом. – Значит, вы не вернулись за ним? – медленно, хриплым голосом произнесла я. – Вы не спасли его тем вечером. Вы остались живы, а он…
Я приготовилась выслушать гневную отповедь, но этого не произошло. Биллдэн просто смотрел на меня со смешанным выражением растерянности и жалости.
– Я хотел его спасти, – тихо сказал он.
Я сдержалась.
– Где Лондэн сейчас?
– Если мы вам скажем, – спросила Хоусон, медленно и ласково произнося слова, – вы обещаете уйти и больше не возвращаться? – Она приняла мое молчание за знак согласия и продолжила: – Он на Суиндонском муниципальном кладбище… и вы правы: наш сын утонул тридцать восемь лет назад.
– Черт! – воскликнула я.
Мой разум метался, пытаясь понять, кто сыграл со мной такую страшную шутку. Хоусон и Биллдэн в страхе попятились.
– Это я не вам, – быстро сказала я. – Черт побери, меня шантажируют.
– Тогда вам лучше обратиться в ТИПА-Сеть.
– Они мне поверят не больше, чем вы.
Я замолчала и немного подумала.
– Хоусон, я знаю, что у вас хорошая память, ведь, когда Лондэн существовал, мы с вами дружили. Кто-то похитил вашего сына – моего мужа, и поверьте, я его верну. Но послушайте, я не чокнутая и могу это доказать. У него аллергия на бананы, у него родинка на шее и родимое пятно в виде омара на попе. Откуда мне это знать, если я не…
– Да? – медленно проговорила Хоусон, глядя на меня со все возрастающим интересом. – А это родимое пятно на какой ягодице?
– На левой.
– Если смотреть спереди или сзади?
– Сзади, – тут же ответила я.
На миг воцарилось молчание. Они переглянулись, потом посмотрели на меня, и в это мгновение они поверили. Когда Хоусон заговорила, голос ее был тих, в нем звучала глубокая печаль.
– Как… каким он мог бы стать?
Она заплакала, крупные слезы покатились по ее щекам, слезы скорби о том, что могло бы быть.
