Видимо, она молчала долго, и у нее на лице было написано вот это самое, то, что она думала. На его лице начало появляться удивление и непонимание.
— Благодарю вас, монсеньор, — в конце концов произнесла она, потом еще немного подумала и все же спросила: — А просто зайти было нельзя?
— Да, я забыл, никаких иллюзий, — вздохнул он и сказал, на этот раз абсолютно честно: — Я не был уверен в вашем желании общаться со мной еще и вечером. Поэтому не стал предупреждать и договариваться, а просто стащил ваш шарфик из сумки, как вы совершенно правильно поняли. Прошу прощения и обещаю больше так не делать.
— Хорошо, ваши объяснения принимаются, — сухо ответила она. — Но вам придется рассказать, что за повод вас ко мне привел. Проходите, нечего стоять в прихожей. Я тут, извините, ужинаю. Если вы еще этого не сделали, то могу попросить ужин и для вас.
— Буду очень рад, — улыбнулся он. — Я ушел из «сигмы», когда там начали пить, но про ужин ни одна собака даже и не вспомнила.
Элоиза позвонила на кухню и попросила еще еды и вина, и когда всё принесли, она села сама и пригласила сесть Себастьена.
— Я слушаю вас, монсеньор.
* 31 *
Он начал с того, что разлил вино.
— За нашу успешную вылазку? — и смотрит на нее, как будто она сейчас ему скажет что-то такое… или очень важное, или очень хорошее.
— За нее, — она решила не поддаваться на провокации и не терять серьезности.
— Вот и отлично. А теперь расскажите, что вы думаете о событиях сегодняшнего дня.
— Это было… познавательно.
— Да? Тогда я слушаю вас — что же вы узнали? Поделитесь.
— Мне показалось, что всем возможным уже поделились, пока сидели в «сигме».
— Вам неправильно показалось. Вы сами говорили, что у вас нет опыта участия в подобных операциях. Следовательно, у вас есть какие-то впечатления и мысли. Вот их я от вас услышать сейчас и хочу.
— А если я пока не готова ими с вами делиться?
— А с кем готовы? — он прямо впился в нее глазами.
— Ни с кем, — легко ответила она, сопровождая слова взглядом суровым и не располагающим к продолжению разговора.
— Понял, бывает. Но в таком случае больше я вас на такие мероприятия не зову, извините.
— Почему?
— Потому, что я должен знать, насколько я могу вам доверять. И если вы не готовы доверять мне, то мы в таких ответственных делах не сработаемся. Сами видели — бывает всякое, и я не готов иметь за спиной неизвестную величину.
— А про своих сотрудников вы все знаете?
— Вам честно ответить?
— Конечно.
— Я и про вас знаю, просто хочу, чтобы вы сами это сказали. Я, конечно, на слух ложь от правды не отличу и фотографии в запертом ящике не разгляжу, но людьми командую не первый год, — и занялся содержимым своей тарелки.
Ну вот, приехали. И что такого он про нее знает? Нет, был способ узнать это, он бы даже не почувствовал… но, во-первых, это неправильно, а во-вторых, если малейшее сосредоточение в офисе Агостино чуть её с ног не свалило, то более серьезное усилие тоже подкосит так, что мало не покажется. Поэтому не сметь и думать!
Она развязала шнурки на туфлях, сбросила их на ковер и забралась с ногами в кресло.
— На самом деле, я тут как раз обо всем этом и думала.
— Я предполагал, — коротко ответил он.
— Скажите, вам часто приходится… гоняться за фантомами?
— Что вы считаете фантомом в данной истории?
— Мы даже не знаем, существует ли этот предмет, который все ищут. А вдруг это мистификация? И вы со своими поисками, и я, и отец Варфоломей, и кардинал — все мы окажемся в дураках?
— Но стреляли-то в меня по-настоящему, — покачал он головой. — И если бы не ваши редкостно умелые и нежные пальчики, я бы до сих пор хромал. И в том подвале мы сидели тоже по-настоящему. И Лодовико взрывали тоже — реальней не придумаешь. Вы думаете, я могу бросить все силы куда-нибудь по первому импульсу, не думая? Нет, могу, конечно, — усмехнулся он, — но это не тот случай. Да, меня обидели, но если бы дело было только в этом, я бы уже давно ответно обидел господина Моллини, и все бы успокоились. Но что-то происходит, и я все еще не понимаю, что именно.
— А почему вы его не поймаете и не приведете под светлые очи его высокопреосвященства?
— А почему вы думаете, что он вот просто так возьмет и всё расскажет? Если я хотя бы буду уверен, что медальон наш, тогда будет повод. Но это сейчас зависит от скорости поисков отца Варфоломея.
— Не верю, что вы не могли бы просто поймать его и силой заставить говорить.
— Правильно не верите, но меня начал беспокоить еще один момент — а сам-то он всё знает?
— То есть? Если он, как изволит выражаться господин Каэтани, стырил с нашего чердака ювелирное изделие какого-то-там-древнего-века, он этого не знает? — подняла бровь Элоиза.
— Если я правильно понимаю происходящее, то это ювелирное изделие подкидывает ему загадки, — хмыкнул Себастьен и снова принялся разливать вино. — И он хочет эти загадки разгадать, но для чего? Чтобы самому понять и воспользоваться какими-то неизвестными пока нам возможностями или чтобы тупо заработать больше денег на продаже?
— Я не настолько знаю господина Моллини, чтобы уверенно об этом говорить. А все предположения вы озвучили.
— Вот скажите, вы-то на самом деле верите, что рукотворный предмет может обладать какими-то свойствами, недоступными человеческому глазу и неподвластными логическому анализу?
— А вы верите? — быстро переспросила она.
— Я знаю, что существует много всякого, что неподвластно логике, одна известная вам Тереза чего стоит, но я не встречался с предметами, которые были бы определенно наделены сверхъестественными свойствами и как-то бы эти свойства проявляли. Ну, кроме компьютерных игр, а ещё — кино и художественной литературы в стиле фэнтэзи. И чуть не забыл про жития святых. Поэтому я и спрашиваю вас, верите ли вы в то, в чем нас пытаются убедить.
— А чего тут спрашивать, — она криво усмехнулась и допила вино из бокала. — И «верю» тут не причем. Я совершенно точно знаю, что такие предметы существуют, в моей… школе были преподаватели, которые убедили меня в этом полностью.
Она чуть было не сказала «в моей семье были специалисты», но вовремя вспомнила, что для него ее семья — это, в первую очередь, Шатийоны, а любые другие предположения сразу же вызовут град ненужных сейчас расспросов.
— Ничего себе, — он так и впился в нее глазами, но она спокойно выдержала его взгляд. — И что это за предметы?
— Они не имеют никакого отношения к нашей сегодняшней истории, — твердо сказала она.
— А пример привести сможете?
— Нет, — Элоиза покачала головой. — И не потому, что вредная или капризничаю, а просто этого не следует делать. Если вас жизнь сведет — вот как с Терезой вашей — то и увидите. Ну и если наш медальон именно таков, то увидите скоро.
— То есть вас все эти старые истории, которые вы переводите с латыни, нисколько не удивляют?
— Сами по себе — нет. Мне не раз доводилось слышать о разных странных предметах и окружающих их историях.
— А что же вас удивляет?
— То, что я, как и вы, не понимаю, что происходит. Это для меня, как и для вас, несколько странно. Ну, украл медальон, ну, набрался наглости продать, а почему на всемирно известном аукционе? Ведь хозяева медальона увидят и зададут вполне понятные вопросы? Кроме того, он юрист, он понимает, что такое закон и что такое репутация, тогда к чему это все? И вот появляются какие-то тексты, которые, возможно, подлинные, а не подделка, которые добавляют раздумий — ему так же, как и нам, будьте уверены. Он не знает, как ему относиться к этой информации — он ведь тоже логик и прагматик, он в Санта-Магдалена у матушки Доменики не учился. И поэтому он бегает по городу и консультируется. Где может — явно, где не может — как-нибудь. Поэтому он и подсунул нам текст легенды, поэтому он и ходил еще с одним текстом к специалисту по старинным драгоценностям. Это мне сейчас понятно, спасибо вам за то, что берете меня с собой в офисы к оценщикам и в «сигму» послушать. Но рассчитать вероятности развития событий я не могу, — тихо добавила она и подняла на него взгляд. — А это как раз говорит о том, что не все в нашем деле поддается логике.
