— На борту корабля, бой, я был неосторожен, слишком поддавшись любопытству. Я столкнулся с тем, чего прежде никогда не испытывал, и у меня не было времени приспособиться. А это совсем другое.
— Сэр, вы испытываете сейчас неприятные ощущения? Могу ли я узнать это?
— Испытываю или нет, — твердо ответил Бейли (напомнив себе, что робот вынужден следовать требованиям Первого Закона, и пытаясь быть вежливым с куском металла, который, в конце концов, печется только о его, Бейли, благополучии), — значения не имеет. Я обязан исполнить свой долг, но не смогу этого сделать, если буду прятаться в закрытых помещениях.
— Ваш долг? — повторил Жискар так, словно его программа этого слова не включала.
Бейли быстро взглянул на Фастольфа, но тот стоял спокойно и явно вмешиваться не собирался. Казалось, он с абстрактным интересом взвешивает реакцию робота данного типа на новую ситуацию и примеривает ее к взаимосвязям, переменным и дифференциальным уравнениям, понятным только ему.
Во всяком случае так показалось Бейли. Он рассердился, что служит пищей для подобных наблюдений, а потому сказал (излишне резким тоном, как сам заметил):
— Ты знаешь, что такое долг?
— То, что положено делать, сэр.
— Твой долг — повиноваться Трем Законам. У людей есть свои законы, как недавно упомянул доктор Фастольф, твой хозяин, и они должны им повиноваться. Я должен сделать то, что мне поручено. Это очень важно.
— Но выйти на открытое пространство, когда вам не…
— Тем не менее сделать это необходимо. Мой сын со временем, возможно, отправится на планету, куда менее приятную для жизни, чем ваша, до конца дней жить во Вне. А если бы я сумел вынести это, я бы отправился с ним.
— Но почему вы хотите это сделать?
— Я уже сказал тебе, что подчиняюсь своему долгу.
— Сэр, я не могу не подчиниться Законам. А вы своим? Прошу вас…
— Я могу пренебречь своим долгом, но не хочу, а это, Жискар, особо сильное побуждение.
Наступило молчание, потом Жискар сказал:
— Вам повредит, если я уговорю вас не выходить на открытое место?
— В той мере, в какой я тогда буду сожалеть, что не выполнил свой долг.
— А это вреднее неприятных ощущений, которые могут возникнуть у вас на открытом месте?
— Гораздо вреднее.
— Благодарю вас, сэр, за объяснение, — сказал Жискар, и Бейли почудилось удовлетворение на невыразительном лице робота. (Человеческая склонность к индивидуализации неукротима!)
Жискар отступил назад, и тут Фастольф сказал:
— Это было очень интересно, мистер Бейли. Жискару понадобились пояснения, прежде чем он разобрался, как согласовать реакцию позитронного потенциала с Тремя Законами, а вернее, как эти потенциалы должны среагировать в таких условиях. Теперь он знает, как себя вести.
— Я заметил, что Дэниел вопросов не задавал, — сказал Бейли.
— Дэниел знает вас. Он был с вами на Земле и на Солярии… Так пойдемте. Не будем спешить. Будьте осторожны, и если вам захочется подождать, отдохнуть или даже повернуть обратно, надеюсь, вы мне немедленно скажете.
— Хорошо. Но в чем цель этой прогулки? Раз вы опасаетесь, что я почувствую себя дурно, вы предложили совершить ее не просто так.
— Конечно, — ответил Фастольф. — Я подумал, что вы хотите увидеть парализованное тело Джендера.
— Да, чтобы выполнить все формальности. Но полагаю, мне это ничего не даст.
— Я тоже так считаю, но, кроме того, вы сможете задать вопросы лицу, в чьем временном владении находился Джендер в момент трагедии. Полагаю, вы захотите поговорить об этом еще с одним человеком, кроме меня.
Фастольф медленно пошел вперед, сорвал лист с какого-то куста, сложил его пополам и сунул в рот.
Бейли посмотрел на него с любопытством, недоумевая, что космониты, трепеща перед инфекцией, способны жевать что-то не обработанное, не приготовленное и даже не мытое. Тут он припомнил, что на Авроре нет (абсолютно нет?) патогенных микроорганизмов, но все равно почувствовал отвращение. Но отвращение ведь не требует рационального обоснования, подумал он виновато… И внезапно почувствовал, что готов простить космонитам их отношение к землянам.
Он спохватился. Это же совсем другое! Речь идет о людях!
Жискар прошел вперед, сворачивая вправо. Дэниел шел сзади левее. Оранжевое солнце Авроры (Бейли перестал замечать его оранжевость) чуть грело его спину, а не пекло, как земное Солнце летом. (Но какое время года сейчас в этой части Авроры и вообще какой тут климат?)
Трава или… (но растительность очень напоминала траву) была более жесткой и пружинящей, чем ему помнилась земная, а почва казалась очень твердой, словно тут давно не выпадал дождь.
Теперь они направлялись прямо к дому впереди — видимо, дому квазивладельца Джендера.
Бейли услышал, как справа в траве прошуршало какое-то животное, на дереве позади громко чирикнула птица, а вокруг неясно где раздавался стрекот насекомых. А ведь предки всех них, подумал Бейли, когда-то жили на Земле. Откуда им знать, что этот участочек почвы не был для них исконным, уходящим назад во тьму времен. Ведь даже деревья и трава происходят от деревьев и травы, которые росли на Земле.
Только люди могли жить в этом мире и сознавать, что они — не его аборигены, а происходят от землян. Но сознают ли это космониты или попросту выкинули из головы? Не наступит ли время, когда они прочно об этом забудут? Когда не будут знать, с какого мира происходят и даже что такой мир вообще существовал?
— Доктор Фастольф! — сказал он внезапно, отчасти для того, чтобы отвлечься от мыслей, которые становились все тягостнее. — Вы все еще не сообщили мне свой мотив уничтожения Джендера.
— Вы совершенно правы. Не сообщил. А как, по-вашему, мистер Бейли, для чего я потратил столько трудов, чтобы создать теоретическую основу позитронного мозга человекоподобных роботов?
— Не знаю.
— А вы подумайте. Задача заключается в том, чтобы создать мозг для робота, настолько близкий к человеческому, насколько возможно, а это, видимо, потребует определенного вторжения в поэтическую… — Он умолк, и его легкая улыбка превратилась в веселую усмешку. — Знаете, некоторых моих коллег шокирует, когда я говорю им, что вывод, если он поэтически не сбалансирован, не может быть верным научно. Они говорят, что не понимают, при чем тут поэзия.
— Боюсь, я тоже не понимаю, — сказал Бейли.
— А я понимаю. Не могу объяснить, но чувствую это объяснение, хотя не нахожу для него слов. Возможно, потому-то я добивался того, чего не добивались мои коллеги. Однако я впадаю в высокопарность, а это верный признак, что мне следует перейти на деловую прозу. Подражание человеческому мозгу, когда я ничего не знаю о человеческом мозге, требует интуитивного прорыва — чего-то, что я ощущаю как поэзию. И тот же интуитивный прорыв, который подарит мне позитронный мозг для человекоподобных роботов, должен, по-моему, открыть нам новый доступ к познаниям о человеческом мозге. Вот во что я верил: что человекоподобные роботы помогут мне сделать хотя бы шажок к психоистории, про которую я вам говорил.
