Вот и сейчас я собирался приложить все усилия для реализации собственного, пожалуй, первого за многие годы эмоционального стремления со знаком «плюс». Оно настолько ярко и живо выделялось на фоне привычной монотонности бытия, причём выделялось в лучшую сторону, что я буквально чувствовал себя блуждавшим в подземельях несчастным, вдруг ощутившим дуновение ветра.
Удивительно, но и придя в себя Лейла продолжала отчаянно за меня цепляться. Краснела, бледнела, смущалась, спорила, но продолжала обеими руками держаться за мой локоть, как будто я для неё был примерно тем же самым, чем она вдруг стала для меня. А если подумать, то, наверное, куда большим; монотонная серость хоть и выматывает, но к ней привыкаешь и постепенно забываешь, что бывает иначе. А вот это её полное страха одиночество, которое эта глупая девочка почему-то боялась разделить с искренне переживающими за неё кровниками, медленно убивало её, подтачивая силы. Отсюда и приступы удушья; задавленные эмоции прорывались наружу физическими муками.
А если подумать ещё немного и сопоставить некоторые факты и даты, то становится ясно, что этой девочке очень, просто жизненно необходима помощь Целителей.
Примерно тогда, когда ей было пятнадцать лет, я для широкой общественности умер. То есть, девочка влюбилась не просто в портрет, в портрет покойника. И если я правильно разобрался в её чувствах и мотивах, десять лет любовь к умершему человеку была самой светлой из всех её эмоций. Похороненной где-то в недрах подсознания вместе с большинством страхов, но от этого не менее настоящей.
Тайр Яростный, вот чем вообще думал и чем руководствовался Пир, если до сих пор за шкирку не отволок эту свою «хорошую девочку» к Целителям, коль уж она сама не дошла?
Впрочем, у меня и на этот вопрос, кажется, был ответ. Пирлан просто не знал, насколько там всё запущено. Слишком искусно эта талантливая Иллюзионистка прятала собственные ужасы. И прятала бы дальше, пока они не сломали бы её совсем, достигнув критической массы. Учитывая, что Его Величество никогда ничего не делает просто так, думаю, он сразу прекрасно понял все маленькие тайны магистра Шаль-ай-Грас, и задержал её в своём обществе целенаправленно, именно чтобы разломить скорлупу. Эдакая своеобразная монаршая милость, довесок к формальным извинениям.
В конце концов я сделал в отношении Лейлы два вывода. Во-первых, ей совершенно нечего делать в Управлении, и уж тем более — выслушивать освоившегося и разошедшегося Ренара. А, во-вторых, вечером нужно будет прихватить одного знакомого и нанести визит вежливости дому Берггаренов.
Таким образом разрешив для себя второстепенный, но весьма волнующий вопрос, я сумел полностью сосредоточиться на деле.
Никогда не думала, что Разрушители — настолько терпеливые существа. Наоборот, считалось, что они самые взрывные и несдержанные из магов. Наверное, это именно тот случай, когда отсутствие достоверной информации порождает массу противоречивых зловещих слухов.
Но вот, пожалуйста. Спас, утешил, носил на руках, терпел мою чрезмерную липучесть, отвечал на глупые вопросы, довёл до самой двери, а в заключение ещё и пообещал вечером навестить. И всё это спокойно, доброжелательно, без упрёков и даже без снисходительности. Да и на бездушную машину разрушения, какими их рисовала другая версия народной молвы, он совсем не походил, просто спокойный сдержанный мужчина. Даже удивительно, учитывая его биографию.
Всё-таки я очень мало знала о Разрушителях. То ли один Дагор такой, а то ли они все отличаются завидным спокойствием. Может быть, порасспросить Бьорна на эту тему?
Я почти боялась отпускать руку сыскаря. Почему-то казалось, что стоит ему куда-то уйти, и я окажусь похоронена под вырвавшимися на волю переживаниями.
Но вот он ушёл, и тихо закрылась дверь, а я осталась стоять, не спеша проваливаться сквозь землю или падать замертво.
Впрочем, желание упасть во мне было огромное. Дойти до комнаты, рухнуть в постель и проспать как минимум сутки. Я чувствовала себя настолько уставшей, будто с момента моего пробуждения прошла не пара часов, а пара суток. Надеюсь, больше никогда в этой жизни моя скромная персона не заинтересует Его Величество!
По-хорошему, стоило бы безотлагательно заняться медитацией, потому что наспех возведённые иллюзии, конечно, давали мне возможность отдалиться от собственных страхов, но уж очень тяжело их в таком виде поддерживать. Надолго меня точно не хватит. Но стоило даже вскользь коснуться какого-то из запертых за стеной самоконтроля и отстранённости воспоминаний, и в висках начинало печь, предупреждая о приближении мигрени. Очень скоро мне придётся столкнуться со всем этим лицом к лицу, но я малодушно откладывала эту необходимость в дальний угол. Как делала всю жизнь.
В любом случае, сейчас я чувствовала себя настолько слабой, что боялась быть затоптанной собственными же страхами. Сначала следовало как следует выспаться, потом хорошо поесть, и только потом уже заниматься самокопанием и приведением в порядок собственной измученной души.
Забыла я, в каком доме нахожусь. Уединиться здесь может, пожалуй, только сам Оллан Берггарен, которого домашние не рискуют беспокоить по пустякам.
Фьерь перехватила меня на полпути к комнате, налетев рыжим вихрем.
— Лейла, наконец-то ты! — возмутилась она. — Но ты вовремя, мы сейчас с мамой и Тарьей собираемся по магазинам, ты с нами!
— Фьерь, но я не могу, — попыталась возразить я. Тарьей звали двоюродную сестру Бьорна, то есть — двоюродную тётю самой Фьери, жизнерадостную и очень лёгкую девушку на несколько лет моложе меня. Учитывая Иффу, матушку Фьери и супругу старшего брата Бьорна, компания подбиралась чудесная, и отказываться очень не хотелось. Это, наверное, было бы лучшим лекарством от моей свинцовой усталости и нервного напряжения. Вот только не думалось мне, что господина следователя Зирц-ай-Реттера порадует такое моё самоуправство, когда я пообещала тихо сидеть дома. Да не только сыскаря, я и сама прекрасно понимала, что не стоит искушать судьбу. Причём ладно я, но подвергать опасности трёх столь добрых ко мне людей не хотелось совершенно.
— Что значит «не могу»?! — возмутилась Фьерь, продолжая тащить меня куда-то на буксире. Поскольку двигались мы явно в глубь дома, а не к выходу, я не сопротивлялась. — Поехали, весело будет, мне Тарья обещала! И вообще, ты меня вон на верховой езде бросила!
— Фьерь, но…
— Никаких «но»! Мама, она не хочет с нами ехать, — обиженно заявило великовозрастное дитя, наконец-то финишируя в одной из незнакомых мне гостиных.
