Сонно зажевав последние строки, Энца заснула и больше не отвечала Джеку.
— Это совсем старое, — говорил он. — Это я чуть ли не на первом курсе писал. И оно длиннее раза в три. Хотя все равно, надо же… запомнила.
Он откинул голову, прислонившись затылком к ее руке.
— А Эли нравится, когда стихи про любовь, и что-нибудь трагическое, чтобы поплакать.
Он вздохнул: у него таких вещей практически не было. Какая там к черту трагическая любовь? Вон, Шекспира возьмите и плачьте над ним. Недавно Эли попросила написать что-то для нее, но не выходило.
То есть выходило, но свое, не то, что хотела рыжеволосая красавица. Досадно, с одной стороны, а с другой… да и бес с ним. Главное, что вообще выходит, еще совсем недавно мысли вовсе не складывались, ускользали от него.
Анне снилась площадь, залитая солнцем. Преломляясь в широких гранях кристалла ее разума, перед ней стояла растерянная темноволосая девушка. Анна знала, сейчас будет предсказание — именно так, преломленным, искаженным и двоящимся выглядел мир в таких случаях. Анна-из-сна этого еще не знала, и просто испугалась, вцепившись в руки девушки. «С вами все в порядке?» — тревожно спрашивала та, но разум Анны соскальзывал во тьму, а губы произносили что-то неслышное ей самой.
Анна-теперешняя услышала эти слова, и вспомнила девушку, мимоходом подивившись вывертам памяти. «Мертвые камни ждут тебя. Ветер принесет погибель», — сказала она Айниэль-из-сна, и та ужасно перепугалась.
Потом Анна долго плыла над сожженными солнцем ковылями степи, пила соленый влажный ветер с моря. Она путалась в ветках слив, усеянных незрелыми зелеными плодами, терялась в чужих мыслях и снова возвращалась к морю, на берегу которого стоял древний город… его мертвые камни уже позабыли людей.
Не трава — сухостой. Полынь, типчак, бессмертники на скалистых склонах, выгоревшие на солнце, ломкие. Гроздья белых улиток на каждом стебле, громко пиликают в гуще кузнечики. Сойдешь с тропинки — словно волны рассекаешь, прыскают во все стороны. А звук не прекращается, цвир-цвир-цвир… Ветер пахнет солью, горький, тревожный. Моря не видно, но девушка знает, что оно там. Дышит за холмами, плещет волнами на каменистый пляж. Днем купаться времени нет, но вечером отпускают иногда, и это такое счастье. Даже сидеть на берегу, отогреваясь на солнце и наблюдать за игрой света на подводных камнях, слушать шорох прибоя.
Это снова была Айниэль — но совсем юная, и не та, о которой говорили Джек и Энца, и с ней был юноша… Артур? Яркоглазый, насмешливый, влюбленный.
И какая-то опасность, на самой границе зрения, сияющим в темноте цветком. Анна его видела, а они — нет.
Возвращаясь в свой отдел через холл административного здания Роберт еще издали увидел высокую фигуру Джека, его длинные волосы были свернуты в причудливый узел на затылке (они опять проверяли заброшенные дома в пригороде, и Энца завязала ему волосы, чтобы не собирал весь мусор по дороге). Джек хмурился, изучая большой рекламный плакат Большого Ристалища и предварительную турнирную сетку под ним.
— Здорово, — хлопнул Роберт его по плечу, но Джек не повернулся, задумавшись. — Что-то вы давно с Энцей ничего не ломали и не разносили, что, работы нет?
Джек раздраженно покосился на него — эту шутку с завидной частотой повторяли все коллеги после случая с инсект-объектами в Литейном тупике, — но промолчал. Потом, отведя взгляд от таблицы, сказал несколько мрачно:
— Я записал нас на Турнир. Будем участвовать.
— Ясно, — серьезно сказал Роберт. — Донно тоже записался. Хм-м… Сам-то ты как?
Он знал, что случилось на последнем турнире, в котором Джек принимал участие, но в отличие от сердобольной Анны не разделял мнения, что у Джека на всю жизнь травма от этого. Спросил только на всякий случай.
Джек высокомерно поглядел на него.
— И не надейся, — фыркнул он. — Поблажек вам не будет. Пусть там твой медведь на меня глазами не сверкает.
Роберт повернулся: за его спиной и впрямь стоял Донно, по обыкновению своему, передвигавшийся стремительно и тихо.
Джек сделал им обоим ручкой и быстро удалился. Что-то последнее время не нравилась ему компания Донно: все казалось, будто тот его в уме препарирует, постоянно сверля глазами.
Неприятно.
Джек, как известно, неприятностей старался избегать. Да ему хватало и тех, что уже были.
История девятая. О наблюдении звезд из ямы
— А у тебя бывали когда-нибудь дни, когда вдруг казалось, что скоро все закончится? Что не будет ни завтра, ни послезавтра…
Джек промолчал, говорить не хотелось. К тому же Энца, собственно, не ждала от него ответа, продолжая свою речь, так что Джек лениво слушал ее, поглядывая на небо.
— Я иногда просыпалась, и в голове вдруг такая странная четкая мысль, что сегодня все закончится. И когда мне говорили о каких-то планах, я удивлялась: неужели не чувствуют? Не чувствуют, что заканчивается время? Я весь день доделывала старые дела, думала, что нужно выбросить, а что оставить, а потом наступал вечер, ночь… и новое утро. И жизнь бежала дальше. А зачем так было? Что за дурацкое предчувствие?
Энца пожала плечами. Вытащила телефон, чтобы поглядеть на время, забыв, что тот сел уже.
— Джек, который час?
— Почти девять.
— Интересно, долго ли еще ждать.
— Если ты будешь каждые пять минут спрашивать, то точно долго.
Энца ущипнула его за плечо и отодвинулась, потому что он в отместку толкнул ее локтем.
Синхронно вздохнув от скуки, оба снова уставились в небо.
— А когда закат?
— Через полтора часа.
Высокое прозрачное небо застилала редкая чешуя облаков, сияющих белым на рваных перистых краях.
— А говорят, что из колодца видны звезды, даже днем, — сказала она.
— Так то из колодца, — ответил Джек. — А мы в яме. Ты подожди, если облака разойдутся, часа через два на свои звезды посмотришь. Луна сейчас на убыль, засвечивать не будет.
Он потер челюсть и задумчиво добавил:
— Хотя, мне кажется, что, наоборот, погода сменится и будет сырость.
Энца раздосадованно вздохнула: не хватало им еще тут дождя. Пока было жарко, и прохлада чуть влажной земли вокруг была кстати, но дождь порушил бы всю эту идиллию. Хотя какая там идиллия — в яме-то они не по своей воле оказались.
Она уныло потыкала пальцем в землю, прочерчивая линии во влажной глинистой почве.
Яма была глубокой, метров пяти, а в диаметре чуть больше двух. Выбраться из нее своими силами не вышло, так что напарники, устроившись поудобнее, коротали время до ночи.
А ведь так все хорошо начиналось. Утром Энца взялась печь оладьи, и к ее удовольствию они выходили почти ровными и румяными, без горелых краев. Скинув первую партию на тарелку под одобрительные возгласы Джека, она, зажмурившись, понюхала их, потыкала пальцем в пухлые бока. Аппетитный сдобный запах, мягкость — на удивление все получилось.
