А результаты были и в самом деле странными. «Поле памяти», как его назвал Лагутин, просто убивало крыс. Да еще как! В первые же секунды из животных клочьями лезла шерсть, голая шкура на глазах вздувалась буграми, которые тут же превращались в язвы. Крыса теряла привычные очертания, и через минуту на полу клетки оставался только бесформенный кусок мяса. Лагутин недоумевал. Он не ожидал, что поле, создаваемое памятроном, окажется таким опасным.
— Это страшно, — говорила Маша. — Безобразно и страшно.
Лагутин соглашался, что это страшно, но опыты продолжал. В лабораторию заходили сотрудники, качали головами, цокали языками, но вслух не высказывались. Как-то забрел сюда и Тужилин. После того как он написал статью, в которой раскритиковал идеи Лагутина о наследственной памяти, ученые только церемонно раскланивались при встречах. Говорить о чем-либо не имело смысла, настолько полярны были их взгляды. Теперь же, прослышав о неудачах Лагутина, Тужилин счел необходимым лично засвидетельствовать свое «уважение коллеге», как он выразился, и еще раз напомнить о старом споре.
У Тужилина была безупречная репутация мыслящего ученого. Его работы часто публиковались. На них ссылались молодые сотрудники. К нему за советом и помощью обращались диссертанты. Словом, Тужилин был вполне благополучным человеком. А Лагутин его не любил. Но Тужилину это было безразлично.
Постояв возле клетки с очередной лагутинской жертвой, Тужилин поправил очки и заметил:
— Видите, коллега. Эксперимент еще раз свидетельствует о безнадежности идеи. Нельзя ставить науку с ног на голову… Авторитеты… И что вы хотите от крыс?..
— От крыс я ничего не жду, — рассердился Лагутин.
— Тогда что же? — пожал плечами Тужилин. — Вы бы поделились…
— Все это проще пареной репы, — сказал Лагутин. — Поле должно изменить поведение крысы. Понятно? И я найду режим, в котором это произойдет.
— Значит, вы уверены, что ДНК?..
— Уверен…
— Ну, знаете ли. Мы говорим о доказанном. В ДНК вы ничего не найдете.
— А кто доказал? — возмутился Лагутин. Ему явно не хватало выдержки, и он горячился. — Когда-то божественное происхождение человека считалось тоже доказанным.
— Ну, это, знаете ли…
— Знаю… Инакомыслящих — на костер. Так, кажется, было?
— Исторические параллели, знаете ли, неуместны. Мы живем в другое время.
— Правильно. Статьи пишем. Утверждаем, что нет Бога, а есть условный рефлекс. А ведь, как вы ни бейтесь, цепочка условных рефлексов не даст вам больше того, что имеет.
— Но и вам, коллега, — позволил себе съехидничать Тужилин, — ДНК не дает больше.
— Даст!
Тужилин пожевал губами и выразил свое сожаление. Когда он ушел, Маша сказала, что Лагутин вел себя как мальчишка. Он махнул рукой и объяснил, что с детства не любит вот таких маленьких, чистеньких и благополучных. Они почему-то вызывают отвращение своей безукоризненной ясностью, которая на поверку оказывается рядовой тупостью.
— Не так уж он туп, — заметила Маша. — И можешь быть спокоен, он не зря нанес тебе визит…
— Пускай, — отмахнулся Лагутин. — Ну напишет еще статью.
— А нам запретят опыты.
— Не запретят. Я говорил с людьми, которые смотрят на вещи другими глазами. Тужилин прав в одном: не те нынче времена. Хотя тужилины и в эти времена умудряются процветать.
Потом все пошло своим чередом. Лагутин с утра забирался в лабораторию. Маша приходила несколько позднее. Щелкали тумблеры, тихо гудел памятрон. Крыса погибала. На стол ставилась очередная клетка. И так до поздней ночи. Однажды Маша сказала:
— Все-таки я не понимаю, чего ты добиваешься? Де может ведь наш памятрон превратить крысу в лягушку? Я повторяю тужилинский вопрос: чего ты ждешь от крысы?
— Поведение. Понимаешь, она должна изменить поведение.
— А может, мы вообще ошибаемся?
— Кто его знает, — задумчиво сказал Лагутин. — Честно говоря, я надеюсь, что памятрон способен на большее, чем расплавлять клетки. Но в чем фокус? Что-то мы Делаем неправильно. Это ясно. Вот если получить хоть одну информацию. Пока мы даем клеткам только приказ о перестройке.
— И тебе, между прочим, не дают покоя обезьяны в сельве?
— Это только домыслы. Всего-навсего, — медленно ответил Лагутин. — Но когда я читаю об обезьянах… Видишь ли, мне иногда кажется, что кто-то опередил нас. Возможно, он шел иным путем. А может, тем же, что и мы… Трудно сказать… Достоверно я могу утверждать, что у того человека была иная цель, чем у нас. Мы хотим вернуть людям прошлое, а этот кто-то стремился ввергнуть людей в прошлое. Превратить в фиолетовых обезьян все человечество… Вспомни цепную реакцию распространения этой… нет, не эпидемии. Тут нужно какое-то другое слово, которого пока еще нет в лексиконе. Но не в этом дело… Впрочем, ты ведь знаешь…
— Очень мало мы знаем, — задумчиво откликнулась Маша. — Значит, надо искать режим. А может, надо от крыс отказаться? На собачках. Но я не смогу на собаках. Мне их жалко. И вдруг Тужилин прав? Может быть, молекула ДНК не содержит ничего, кроме программы строительства белка.
— Это было бы грустно, — сказал Лагутин. — Но Тужилин не прав. Я больше чем уверен в этом. Не забывай про обезьян. Кто-то уже сделал то, что делаем мы. И даже больше.
— Твоими бы устами, — вздохнула Маша.
Глава 2
РОДОСЛОВНАЯ БУХВОСТОВА
— Подведем итоги, — сказал Диомидов, когда Беркутов и Ромашов уселись у его стола.
Ромашов снял очки и стал задумчиво протирать стеклышки. Итоги были неутешительными. Он и Беркутов изучали в эти дни жизнь вора, труп которого был найден в яме. Вора звали Петькой Шиловым. Жил он в Замоскворечье со старухой матерью. Нигде не работал. После каждой кражи попадался и из своих двадцати восьми лет в общей сложности десять провел в тюрьмах. Накануне того злополучного дня он вернулся в Москву после очередной отсидки. Ночевал на вокзале, на том самом, который принял поезд, привезший Тужилиных и Ридашева в столицу. Затем след вора обрывался. Ромашову и Беркутову так и не удалось узнать, почему Петька Шилов вдруг оказался в лесу.
— Может, он украл тросточку у этого Ридашева? — предположил Беркутов. — И драпанул в лес.
— Не вижу смысла, — возразил Диомидов. — Вор не дурак, чтобы красть трость. Подумаешь, ценность! Кроме того, если верить Анне Павловне, Ридашев вез трость в чехле от удочек. Не забудьте еще одного обстоятельства: Ридашев довез Тужилиных до дома на такси. Потом поехал дальше. Куда?
— Я нашел вчера того таксиста, — равнодушно сказал Ромашов.
