— Тебе разве не передали? — спросил он.
— Передали, — отрезал я. — И брось мне фамильярничать. Перепрограммировать тебя пора. На большую почтительность.
— Лучше не стоит, — несколько напряженно попросил сьюд. Если что-то и способно вызвать в псевдоинтеллекте настоящие, а не имитированные эмоции, так это угроза влезть в составляющую его путаницу интерфейсных программ. — Так чего вы хотели, офицер?
— Хотел спросить, не знаешь ли ты чего про…
— Не знаю, — перебил Вилли. — И не скажу. Тебе же приказ дан — отдыхать до особого распоряжения.
Спорить я не стал — бесполезно, разве что на оверрайд лосенка поставить, а для таких серьезных мер рановато еще. Вместо этого я осведомился, где сейчас Сольвейг.
— Еще не вернулась? — риторически переспросил Вилли. — Тогда жди. Никаких заданий за ней не числится… Сейчас гляну. — Он запнулся на миг, перешаривая мириады кадров, передаваемых вездесущими камерами слежения. — А, понял. Разобралась с нарушением режима в куполе Тардия… сейчас двинется домой.
— Спасибо, — машинально отозвался я.
Вилли фыркнул и отключился. Сам. Почему, стоит машине научиться имитировать сознание, как она тут же начинает хамить?
Ладно. Я отсоединился, переспросил у сьюда еще раз, не вышел ли из полета групарь, потом вернулся в команту и прилег. В голове начинало звенеть, мысли улетучивались, оставляя приятную легкость — верный признак того, что мушка сдохла. Я снял ее, бросил на пол и принялся тупо наблюдать, как шевелятся ворсинки интел-ковра, подталкивая мушку к мусороприемнику. Стоило прерваться эффекту стимулятора, как тут же захотелось спать, но я решил вытерпеть до прихода Сольвейг.
К счастью, ждать пришлось недолго — с четверть часа. За это время я, борясь с противоестественной сонливостью, успел поразмыслить кое о чем, и даже сделать выводы.
Итак: За сегодняшний день меня успели дважды предупредить, притом серьезно (трижды, если считать слова Хозяйки Сэри). Но убивать не стали — то ли нужды не видят, то ли какие-то свои планы на мой счет имеют. И по-прежнему никакой связи между безумными событиями последних дней. Как нет ее. Вот поисками указанной связи я и займусь по дороге на курорт. Если миз Релер не помешает.
А сведения из досье скорее рвут хлипкие соответствия, чем устанавливают их. Вот разве что странное отношение властей к Сиграму… не работал ли он каким-то образом на Службу? Тогда легко объясняется и снисхождение к милым шалостям черной уикки. И наличие у законопослушного лунаря запрещенного гаузера. Но делать такой серьезный вывод на основании дел давно минувших дней рановато. Значит, следует проверить. Заглянуть по дороге в купола Лаланда.
Как я объясню это миз Релер? А никак. Пусть думает, что хочет.
Сольвейг вошла бесшумно. Походка ее выдавала усталость.
— Тяжелый день? — вместо приветствия спросил я.
Моя подруга молча кивнула, раздеваясь.
— Восемь нарушений, — бросила она, наконец. — Столько никогда не было. И шеф всех продрал.
— Это в его духе.
— А Мерриллу разносы полиции устраивать — в его духе? Он такой концерт устроил — мы боялись, что стены рухнут. Миш, ты хоть понимаешь, какую кашу заварил?
— Еще нет, — признался я честно.
— Так вот, если ты немедленно не скроешься с глаз, — объявила Сольвейг, швыряя одежду на ковер и валясь рядом, — ты этого уже не узнаешь. Никогда.
Который раз за день я это слышу?
Только тут я сообразил, что, как дурак, сижу одетый в собственном доме. Я поспешно стянул шорты и откинул поближе к мусорнику, чтобы не валялись на полу.
— Так серьезно?
Сольвейг только пробормотала что-то неразборчивое в ответ.
— Ну так я выполню твой совет, — небрежно ответил я, титаническим усилием подавляя зевок. — Еду в Арету. Навещу Банко… в алиенисты уйду…
Она настороженно взглянула на меня.
— С каких это пор ты стал слушаться советов?
— Да вот — повзрослел, остепенился…
Сольвейг хихикнула.
— Повзрослел! Да ты так и останешься до ста лет хулиганом! Социопат!
Я изобразил натуральную обиду.
— Я?! Пент… э-э… полицейский? — И я выдал по полной программе пантомиму «Защитник мира и спокойствия на боевом посту». Этот номер я довел до блеска года три назад, но он почему-то еще вызывал хохот.
— Да что ты выяриваешься! — Сольвейг едва не плакала от смеха. Думаю, правда, что веселили ее в основном мои зевки, прорывавшиеся наружу в самые неподходящие моменты (я сделал заметку на будущее включить в программу и их). — Можешь ты хоть раз в жизни серьезно поговорить?
— Вряд ли, — улыбнулся я против своей воли и в очередной раз зевнул, едва не вывихнув челюсть.
— Ну вот что, хватит, — Сольвейг посерьезнела резко, как это у нее в обычае. Порой ее внезапные переходы от слез или смеха к ледяному спокойствию действуют пугающе. В этот же раз я ощутил какую-то внезапную тяжелую усталость, превратившую меня в расползшуюся медузу.
— Не держись за это дело. Пожалуйста.
Я не стал спорить. Пусть думает, что я еду в Апеннины кататься на вакуум-лыжах. Мы молча разделись, так же молча почистились и легли.
Странно, но сон ушел куда-то. Что за комиссия, Создатель! Почему меня тянет на матрас в разгар дня и на размышления — к вечеру? Ведь как нарочно — не дают подумать по-человечески, вечно лезут какие-то личности, мешают…
Я потер лоб. А и впрямь — ради чего я мучаюсь? Так просто было бы бросить все, отправиться в Апеннины на самом деле, а не понарошку, подурачиться, приударить за девушками — можно во множественном числе, не сошелся свет клином на подозреваемой в убийстве эмигрантке… Только почему-то тянет меня не нежиться в солярии, а с риском для жизни лазить по вирту.
Бездельник я. Вот в чем штука. Не подавитесь таким признанием? Сам я не знаю, чего мне надо. Захотелось подвигов на свою задницу. И не приставайте больше.
Нет, Миша, эти шуточки ты с кем другим откалывай, ради Бога, а с собой — не надо. Отвечай.
Порефлексировав немного, я понял, что определение себе дал удивительно точное. Дела мне не хватает. Такого, чтобы на всю жизнь и до гробовой доски. Человечество хочу спасать! Горы сворачивать! Ей-богу, пошел бы и в колонисты куда-нибудь — не на Новатерру, не на Фрейю, а на Афродиту, на Энки, на Миктлан, наконец! Только вот в колонисты не берут непривычных к стандартному тяготению лунарей с антисоциальными наклонностями. Берут туда здоровых и уравновешенных. А я вскрывашествую и бешусь со скуки. Сегодня под плазму лез, как слэннер за дозой; точно — мазохист, права Сольвейг.
А раз так — если гора не идет к Макферсону… Я раскопаю это дело, чего бы мне это не стоило. Лучше так, чем всю жизнь марки собирать. Я чувствовал, как меня захватывает неудержимый, бешеный поток — крестовый поход, личный джихад Миша Макферсона под знаменем «А вот вам всем!». Что было сейчас совсем не к месту, потому что стенные часы показывали десять минут шестого, а мне перед отъездом следовало выспаться. Интуиция подсказывала мне, что ночные часы я проведу с гораздо большей пользой для следствия.
