как из ведра.
Гомер в панике подскочил, едва вспомнив о новом друге, оставшемся в темноте и промокшем насквозь. Его нельзя так оставлять!
Он сунул Биби в карман свитера и вышел из комнаты. Включив фонарик на смартфоне, постарался идти как можно тише. Но он ничем не рисковал! Дождь хлестал с таким шумом, что стук капель, так и молотивших по крыше, полностью заглушал скрип ступенек – и даже четвертой сверху.
Наступив на горло страху, Гомер схватил один из зонтов, висевших у выхода, открыл дверь и пробежал через сад. Несколько раз поскользнувшись на мокрых плитках, он едва не упал и наконец добежал до домика, промочив насквозь кеды и выпачкав их липкой грязью.
– Телемах? Это я! – предупредил он, взбегая по ступенькам лесенки.
Юноша, освещенный белесым светом фонарика, казался крошечным: волосы и верх тренировочного костюма вымокли, он забился в уголок и весь оцепенел от холода и, должно быть, от страха.
Он смотрел на Гомера большими голубыми глазами, не в силах произнести ни слова.
– Прости, мне очень жаль, – тихо сказал Гомер.
Как он и предполагал, вода лилась в домик отовсюду. Оставаться здесь Телемаху нельзя, а привести его в свою комнату Гомер не мог – это было слишком рискованно.
Берлога. Вот идеальное местечко.
– Пошли-ка… – сказал он.
Телемах с оханьем размялся и последовал за ним. Прижавшись друг к другу под зонтом, оба торопливо добежали до берлоги Гомера.
– Сейчас принесу кое-что согревающее, только ты отсюда ни шагу, ладно?
Бедный юноша, совсем растерявшись, словно прирос к полу. Его с головы до ног трясло, а губы посинели. В такой же позе Гомер застал его и когда вернулся с чашкой дымящегося шоколада и мягким тренировочным костюмом Нинон, который недавно привезли из прачечной.
– Возьми, а теперь снимай мокрые шмотки и выпей вот это.
Он отвернулся, чтобы дать ему переодеться. Телемах так и сделал, у него зуб на зуб не попадал. Потом, съежившись на старом диване, закутавшись в очень теплый плед, он почти залпом проглотил горячий шоколад и, кажется, понемногу становился снова похож на человека.
– Мне и правда очень жаль, – повторил Гомер, его мучило чувство вины.
– На Итаке тоже бывает дождь.
Гомера тронула такая попытка оправдать его безответственность.
– Ты здесь живешь? – спросил Телемах, озираясь.
– Нет, в этом местечке я репетирую с Лилу и Саша, чтобы можно было играть громко и никого этим не беспокоить. А раньше тут был отцовский гараж.
Прошло целых пять лет – но даже сейчас он чувствовал: стоит выговорить «отец», и голос у него дрожит. – Завтра утром, наверное, у меня не будет времени заглянуть к тебе перед тем, как я пойду в школу. – Он нарочно сменил тему. – Но ты можешь оставаться здесь. По идее, все должно быть нормально – днем сюда никто не заходит, мама на работе, а тетя собирается на собеседования, она ищет летнюю подработку и должна вернуться домой только к вечеру.
– Я буду сидеть тихонько и не шуметь.
– Тут в холодильнике кое-что есть. Бери, не стесняясь, будь как дома…
Только уже ляпнув это, он сообразил, что выбрал далеко не лучшую формулировку, и укорил себя: «Хоть чуть-чуть думай о том, что говоришь!»
– Хочешь, с тобой останется Биби? – спросил он не только с заботой, но и стремясь загладить допущенную им неловкость.
Саму песчанку он спросить не догадался. Но она весьма энергично закивала головкой.
– Очень хочу, да, – ответил Телемах.
Случись что – от Биби никакого толку не будет, но так Гомер хоть чувствовал себя спокойнее: он оставлял друга не в полном одиночестве.
– Ты любишь читать?
– Да, я научился в Гренатье.
– Правда?
Снова Гомер разозлился на самого себя. Промах на промахе. Телемах не учился читать на Итаке – и что с того? Впрочем, юноша, кажется, совершенно не собирался обижаться.
– Мне это очень нравится, особенно комиксы! – добавил он, и его лицо внезапно просияло.
– Гениально! Тогда я точно знаю, что тебе нужно! Обрадовавшись, что может доставить ему удовольствие, он кинулся к нагромождению коробок в глубине берлоги и принялся все их перерывать.
Когда он выпрямился, держа в руках добрых тридцать томов, Телемаха одолела усталость, и он так и заснул сидя. Бессильно свесившиеся руки, голова запрокинута на спинку дивана, рот полуоткрыт – казалось, он умер, и Гомер тут же одернул себя: только извращенный разум способен помыслить о таком.
– Он не извращен, твой разум, все просто навалилось разом, – успокоила его Биби.
Гомер поглядел на нее с улыбкой, больше похожей на скептическую ухмылку.
– Надеюсь, ты о нем позаботишься?
– Пусть это будет наша обитель: я стану ему как ангел-хранитель.
– А знаешь, ты и вправду суперская песчанка…
Он очень аккуратно приподнял Телемаха за плечи, осторожно положив его голову на подушку и помогая лечь. Не спать же ему сидя, застывшему как бревно! Юноша чуть приоткрыл глаза, пробормотал что-то бессвязное и опять погрузился в сон.
Гомер накрыл его пледом, Биби в награду за старания погладил по спинке и, пока она устраивалась на подлокотнике в нескольких сантиметрах от белокурых кудрей Телемаха, вышел из берлоги.
Он подумал: надо запереть дверь на ключ. В мозгу роились страшные картины и чудовищные образы. А если вдруг случится пожар? Или вернется бродяга? А совсем простое соображение: что делать Телемаху, если ему захочется в туалет? А кстати, он вообще ходит в туалет? Есть ли такая необходимость у придуманных персонажей? «Ну и ну, сам-то ты понимаешь, что за вопросы задает тебе твоя глупая голова?» – пробурчал он, печально глядя в пространство.
А вдруг на дом рухнет метеорит? А если нашествие инопланетян? Если, если, если, если…
Гомер устало вздохнул. Оставался последний вопрос: стоит ли вешать на берлогу табличку «Частная собственность – входить запрещено под страхом строгого наказания»? Наверное, нет, ведь это могло вызвать любопытство Нинон, если она вдруг вернется раньше него. Гомер отказался от этой идеи и вернулся к себе в комнату, осаждаемый вопросами, тревогами, сомнениями.
Нервы его были на пределе.
Глава 35
Владельцам прелестного домика у скалистого обрыва в Пор-сюр-Мер, неподалеку от имения Пимов, тоже пришлось разруливать весьма странную ситуацию. Тем утром Адриан Руа обнаружил незваного гостя, тихо спящего под навесом в садике. Удивившись, почему тот в полицейской форме, он подумал, что подросток выпил лишнего на костюмированном балу, и проникся сочувствием к его плачевному состоянию. Никогда эти мальцы меры не знают, и этот паренек тому живой пример.
А паренек, проснувшись и увидев владельца этих мест, вскочил и, не соизволив ответить ни на один заданный ему вопрос, послушно пошел за хозяином в дом, волоча на плече два тяжелых мешка.
– Чашка крепчайшего кофе – и вчерашний вечер вспомнится лишь как дурной сон! – радостно заверил его мсье Руа.
Его супруга, Жюльетта, приняла парня как положено в таких случаях: с материнским благодушием. Зато Огюстен, их четырнадцатилетний сынок, тут же воспринял его в штыки как нежелательный и стесняющий элемент, да еще и не постеснялся выказать
