– Не боец я… – осторожно сказал Осинцев.
– А и не надо… – сказал Шрам. – Бойцы у меня есть. Мне нужно время и место. В городе брать опасно – не один этот Третьяков. А вот если поедет куда – так вы нам сообщите, и мы приедем, как «Скорая помощь».
– И что тогда? – спросил Осинцев.
– А тогда, если все получится, вы не только мне ничего не должны, но и получите хорошую сумму для обеспечения достойной старости… – сказал Шрам.
– Сколько? – осведомился Осинцев.
– Вот это разговор! – одобрительно кивнул Шрам. – Вы пришли в себя.
Он взял в руки листок, что-то на нем написал и подвинул Осинцеву. Осинцев посмотрел, но от волнения рябило в глазах. «С кем я торгуюсь? О чем я торгуюсь? Жизнь, мне останется жизнь!» – вдруг отчаянно подумал он, забыв, что еще час с небольшим назад готов был прыгнуть с балкона.
– Хорошо… – сказал он.
– И отлично! – обрадовался Шрам. – Вот это – телефон, по которому вы будете нам звонить. А вот это – маячок, по которому мы будем знать, где вы…
Этот маячок был сейчас у Осинцева под курткой. Осинцев чувствовал его ежеминутно и думал, что так, должно быть, смертельно больные люди чувствуют свою опухоль. Еще раздражало его то, что «Хаммер» оказался не так уж просторен – втроем сзади было тесно. Осинцев поворочался, устраиваясь.
– В тесноте, да не в обиде! – прокричал ему Фомин. – На посошок?!
Осинцев, вышедший из задумчивости, увидел, что у Фомина в руках фляжка. «А чего ж…» – невесело подумал Осинцев, принял фляжку и отпил глоток.
– Ого! – сказал он, морщась. – Семь лет?
– Приятно иметь дело со знатоком! – сказал Фомин. – Хороший коньяк?
– Еще бы… – Осинцев показал большой палец.
Их машина, стараясь не отстать от других машин каравана, летела по городу явно выше дозволенной скорости, но менты на обочинах только провожали их взглядом: и по машинам, и по номерам (Матвей Алферов, пользуясь знакомствами, достал «непростые») было ясно, что нерядовые люди едут по своим нерядовым делам.
Осинцев маршрут представлял себе смутно – расспрашивать опасался, а специально ему никто ничего не говорил, знал только, что рассчитана поездка на двое, самое большее трое суток. Это, впрочем, было неважно: «В конце концов, есть маячок…» – думал Оскар. Важно было другое – он до сих пор плохо представлял себе, как выглядит предмет, которым он должен завладеть, и у кого он. Оскар предполагал, что предмет должен быть у Третьякова, как у человека, который до всего додумался. Но рюкзачок, который взял с собой Филипп, ничем не отличался от «ручной клади» всех остальных путешественников, у других даже были сумки и посолиднее. «Не обыскивать же мне весь багаж… – хмуро думал Осинцев. – А узнать надо быстро. Если на все трое-четверо суток, значит, добраться до места предполагается за полтора-двое суток. Остальное – просто на обратный путь. Но будет ли у нас эта штуковина на обратном пути? А вдруг она при попытке включить чудесным образом сгорит или как-нибудь еще аннигилируется? Сбросит меня тогда Шрам с моста самолично вместо счастливой старости…».
Эта картина – как его связывают, как Шрам похлопывает его по щеке, как желает приятного полета и перекидывает потом через перила моста – все это представлялось Осинцеву с необычайной яркостью. Не то чтобы он придумал все это – просто именно так Шрам убил того бедолагу.
«Не могу об этом думать! Не могу!» – в ужасе сказал себе Осинцев и дернулся – ему было душно.
– Еще коньячку? – радушно спросил его Фомин, с удивлением видя, что старик не испытывает от поездки никакого удовольствия.
Выйдя на трассу, большие машины полетели как ветер. Осинцев смотрел в окно на однообразный пейзаж, потом заснул, потом проснулся, и все никак не мог понять, где они едут. Только по цвету неба было понятно, что уже далеко за полдень.
Тут у Плотникова зазвонил телефон. Он послушал и сказал, обернувшись:
– Начальство объявляет привал на первой же стоянке.
– Ура! – закричал загрустивший было Фомин. – А то булькает уже. Куда гоним-то? Без шашлыков и разговоров половина удовольствия от поездки пропадает…
Через какое-то время караван подъехал к стоянке, состоявшей из кафе разного вида. Шашлычники, увидев джипы, приободрились. Слонявшиеся между между мангалами пассажиры рейсовых и туристических автобусов настороженно уставились на джипы – кто еще из них вылезет?
– Стоянка полчаса! Стоянка полчаса! – прокричал, сложив ладони рупором, Яков Громов.
Жанна подошла к Осинцеву.
– Оскар Иванович, как наш помпотыл организуйте на всех шашлык и выпивку. И надо взять еще что-нибудь из еды с собой, перекусить в машинах. Дальше поедем уже без остановок.
– А долго еще ехать? – спросил Осинцев, замирая – жизнь его зависела от этого ответа.
– Ночуем в Челябинске… – машинально ответила Жанна, думая о чем-то своем.
«Челябинск… Челябинск…» – стучало в голове Осинцева. Теперь надо было как-то позвонить Шраму, но сначала Осинцев, чтобы никого не насторожить, заказал шашлыки и выпивку, приказал шашлычникам вынести на улицу несколько столов, заказал в киосках какую-то зелень. Наконец, столы были накрыты. Выпили и съели по первому шашлыку. Дождавшись обычного для такой большой компании застольного галдежа, Осинцев решил, что теперь можно отойти в сторону.
Он спросил одного из торговцев, где туалет. Тот показал. Туалет на стоянке оказался неожиданно цивильным: с кафелем, фаянсовыми унитазами и белыми кабинками. Осинцев поразился – обычно вдоль трассы сортиры были деревянные. Он зашел в одну из кабинок, вынул телефон и позвонил.
– Да… – ответил Шрам почти сразу, будто с утра смотрел на трубку.
– Я выяснил маршрут… – тихо проговорил Осинцев. – Ночевать будем в Челябинске.
– Хорошо… – сказал Шрам. – А у кого эта штуковина?
– Вот это выясняю… – ответил Осинцев. – Чтобы так сразу было заметно – такого нет. Не по сумкам же мне лазить… Но должна быть у парня в желтой куртке.
– Оскар Иванович, проявите уж какую-нибудь инициативу… – сказал Шрам.
– А если эта штука такого размера, что ее можно носить в кармане штанов? – недовольно сказал Осинцев. – Тогда мне как быть?
– Уж придумайте что-нибудь, Оскар Иванович… – сердито сказал Шрам и мрачно добавил: – А то ведь у нашего уговора есть и обратная сторона.
Осинцева словно окатили ледяной водой. «Забыл я что ли, с кем говорю?!» – в ужасе подумал он.
– Борис Абрамович, даже не беспокойтесь, найду! – сказал он, стараясь, чтобы это звучало твердо.
В трубке раздались гудки.
Осинцев прижал свой телефон к груди, стараясь придти в себя.
Тут в соседней кабинке раздался шум спускаемой воды. Осинцев почувствовал, как волосы становятся у него дыбом. Он выскочил из кабинки. Плотников мыл у зеркала руки. Осинцев посмотрел на него и встретил в зеркале взгляд Плотникова. Тот какое-то время смотрел на Оскара, потом обернулся и спросил:
