– Ее зовут Синди, – любовно протянул он. – Красотка! И умница.
– Ну, всех благ. А как она относится к вампирам там, к оборотням всяким?
– О, тут все в порядке! Ну, или будет, когда я ей расскажу. – Он помрачнел. – Ой, мать… Как же я ей расскажу, что загоняю заостренные колья в нежить и охочусь за оборотнями, точно пес какой? – Он замолчал и вздохнул, а затем с надеждой в голосе спросил: – Ты ведь женщина, да?
– Вроде бы.
– Ага, может, ты придумаешь мне… ну, не знаю… какую-нибудь стратегию? Мне очень не хочется терять и ее тоже.
– А сколько держались твои девушки, когда ты им признавался?
– О, они обычно замечательно реагировали, – рассмеялся Кол. – Держались этак четыре-шесть… а то и больше…
– Недель? – спросила я.
– Секунд, – печально ответил Кол, – и это еще те, которым я по-настоящему нравился.
Он тяжело вздохнул.
– Мне кажется, ты должен сказать ей правду. Девушки не любят, когда им лгут, если только это не касается неожиданных вечеринок, колечек и всего прочего.
– Я так и знал, что ты скажешь что-то вроде этого, – задумчиво поскреб подбородок Кол. – Но потрясение будет!..
– Так ты не говори ей напрямую. Разбросай заранее по дому несколько номеров газеты «Ван Хельсинг».
– О, я понял! – после долгого раздумья ответил Кол. – Вроде как постепенно приучить – к кольям, к крестам в гараже…
– И можешь иногда упоминать в разговоре об оборотнях.
– Отличный план, Чет! – радостно воскликнул Кол. – Минутку!
Рация затараторила о каком-то мерзком происшествии близ Бэнбери. Он завел мотор.
– Надо ехать. Если тебе понадобится работа, то у меня всегда найдется!
И его автомобиль, взвизгнув покрышками, укатил.
Я осторожно пронесла Пиквик в квартиру и села читать газету. Новости о «Карденио» еще не просочились в печать, и это меня порадовало, но успокоиться никак не удавалось. Немного посмотрела в окно, пытаясь придумать, как вернуть Лондэна. Покопаться в книгах? Непонятно даже, с чего начинать. По здравом размышлении я решила, что это подождет. Пора отправиться к тому, кто являлся для меня почти что дельфийским оракулом, – к бабуле Нонетот.
Я разыскала бабушку в ТИПА-доме престарелых «Сумерки». Бабушка играла в пинг-понг. Она просто рвала в клочья свою противницу, которая была как минимум лет на двадцать моложе, но тоже преодолела девяностолетний рубеж. Сиделки нервничали, готовые остановить ее, пока она не упала и не сломала руку или ногу. Бабушка Нонетот была стара. По-настоящему стара. Ее розовая кожа казалась морщинистее сушеной черносливины, а лицо и руки покрывала россыпь старческих пигментных пятнышек. Она была в своем всегдашнем синем бумазейном платье. Когда я вошла, она помахала мне рукой с дальнего конца комнаты.
– Ау! – крикнула она. – Четверг! Хочешь, сыграем?
– Тебе не кажется, что на сегодня ты уже достаточно размялась?
– Чушь! Бери ракетку, и сразимся до первого проигрыша!
Только я успела взять ракетку, как мимо просвистел шарик.
– Я еще не подготовилась!
В ответ на мое возмущение через сетку перелетел второй шарик. По нему я тоже не попала.
– Готовиться надо как следует, Четверг. Я-то думала, ты это понимаешь лучше других.
Я что-то проворчала и отбила очередной шарик, который тут же снова отлетел ко мне.
– Как ты себя чувствуешь, бабуля?
– Как положено старухе, – ответила она, совершенно не по-старчески ныряя в сторону и яростно обрушивая на меня крученую подачу. – Я старая, усталая, за мной нужно присматривать. Костлявая с косой где-то рядом, я почти чую ее запах!
– Ба!
Она пропустила мой удар и заявила: «Не считается!» – а потом решила минутку передохнуть.
– Хочешь узнать секрет, малышка Четверг? – сказала она, опираясь на стол.
– Давай, – ответила я, воспользовавшись передышкой, чтобы подобрать шарики.
– Я обречена жить вечно!
– Может, это тебе просто кажется, ба?
– Нахалка! – ответила она, отбивая мою подачу. – Я не дотянула бы до ста восьми лет на одной физической силе или капризе статистики. Твоя подача.
Я снова подала и не успела отбить ее шарик. Она на мгновение остановилась.
– В юности я попала в странный переплет и в результате не могу вырваться из этой спирали земного бытия, пока не прочту десять самых занудных произведений классики.
Я посмотрела в ее ясные глаза. Она не шутила.
– И как успехи? – поинтересовалась я, неудачно отбивая очередной шарик – он перелетел через стол.
– Так себе, вот в чем беда, – ответила она, снова посылая мне шарик. – Я думала, что прочла самые скучные книги на свете. Закрывала последнюю страницу, засыпала с улыбкой на лице и просыпалась утром, чувствуя себя лучше, чем прежде!
– А ты не пробовала прочесть «Королеву фей» Эдмунда Спенсера? – спросила я. – Шесть томов зануднейших спенсеровских строф, единственное достоинство которых в том, что автор не настрогал двенадцати таких томов, как задумывал.
– Все прочла, – ответила бабушка. – И остальные его поэмы тоже, так, на всякий случай.
Я отложила ракетку. Шарик проскакал мимо.
– Ты победила, бабуль. Мне надо поговорить с тобой.
Она неохотно согласилась, и мы отправились к ней в спальню – маленькую комнатку, обитую мебельным ситцем, которую она мрачно именовала своим «залом ожидания». Мебель в комнате почти отсутствовала, а на стенах красовались фотографии – моя, Антона, Джоффи и мамы – рядом с несколькими пустыми рамками.
Как только мы сели, я сказала:
– Они… они устранили моего мужа, ба.
– Когда они его убрали? – спросила она, глядя на меня поверх очков, как обычно смотрят бабушки.
Она ни на секунду не усомнилась в моих словах, и я как можно быстрее изложила ей все, что знала. Не рассказала только о ребенке.
– Хм-м, – протянула бабушка Нонетот, когда я закончила. – Моего мужа они тоже убрали. Я тебя понимаю.
– Но почему?
– По той же причине, что и твоего. Любовь – чудесная вещь, дорогая моя, но она делает тебя уязвимой, любящего легко шантажировать. Только дай волю тиранам, и все будут страдать так же, как ты, если не хуже.
– Значит, мне не вернуть Лондэна? И пытаться не стоит?
– Вовсе нет! Просто хорошенько подумай, прежде чем помогать им. Им наплевать на тебя и на Лондэна, они хотят одного – получить назад Джека Дэррмо. Антон все еще мертв?
– Боюсь, что да.
– Как жаль. Я-то надеялась увидеть твоего брата раньше, чем сама откину копыта. Знаешь, что хуже всего в смерти?
– Что, ба?
– Так и не узнаешь, как все обернется.
– А тебе удалось вернуть мужа, ба?
