Но эта жизнь была — его. Он рисковал по доброй воле. Страх за детей, за Зою — непрекращающийся, многолетний кошмар другого рода, переживание высшего порядка. Завянь давно казался сам себе рычащим от любого звука цепным псом. Загнанной лошадью, участвующей в скачках, где нет ни финиша, ни приза. Его сны превратились в отвратительную смесь из бегства, драк, безумно длинных коридоров, где то и дело появляются чудовищные звери, окровавленные люди-монстры…
Завьялов понимал, что превратился в издерганного слюнявого параноика, но ничего не мог поделать! с ума сводила мысль — его детям грозит смертельная опасность! его дети стали дичью для беспощадного охотника!
Он каждый день сходил с ума!..
Но кто бы смог Бориса упрекнуть?
…В момент, когда Миранда произнесла иезуитский афоризм, в голове Завьялова как будто что-то щелкнуло. С подобным звуком лопается от перенапряжения натянутая тетива, ломается преграда, взрывается тугой, надутый шар. Борис дошел до грани. Он за секунду перешагнул предел, за которым страх перестает быть ощущаемым, становится не ступором, а стимулом. В мозгу доведенного до крайности мужчины как будто сорвался некий ограничитель. Страх прекратил всесильное давление — ушел, исчез, пропал.
Если бы вышедшему из спальни Завьялову кто-то преградил дорогу хотя бы вопросом, Борис его даже не дослушал бы — ударил, смял и раздавил. Он чувствовал себя управляемой, рассудочной стихией, он ощущал в себе мощь мчащегося стада буйволов, он шел спасать своих детей.
— Борис Михайлович, лицо попроще сделайте, — раздался за спиной Бориса чуть насмешливый голос «леди полицейской». — Вы, вроде бы, по собственному дому идете, а не по вражеским тылам.
Завянь послушался. Миранда совершенно права: если в департаменте не знаю, что Пучкова успела позвонить бывшей диверсантке, его решительный настрой не должен вызвать подозрений.
Невозмутимо и хмуро Завьялов прошагал по коридору, кивнул охраннику у лестницы. Поздоровался со встреченной горничной. Время — половина десятого, в доме спят лишь полуночники хозяева.
По монитору ноутбука проскочила зеленая полоска.
Лев Константинович сорвал с висков присоски, Миранда, сматывая проводок, сухо докладывала генералу о сорвавшейся бомбардировке дома. Борис стоял у двери, приглядывал, чтоб не подслушали.
— Нехило развернулся гад, — в итоге выразился Константиныч. — Решительно. — И подумав, произнес: — А этот Зиберт толковый парень, раз предусмотрел подобный поворот… Как думаешь, Миранда, ему Извеков — по зубам?
— Не знаю, — честно покачала аккуратной головкой «леди полицейская». — Платон долгие годы проработал в поле, Зиберт — теоретик. Функционер из штаба аналитиков.
— Но может быть это и хорошо? Может быть нам сейчас как раз и нужен такой вот умник, способный просчитать Платона?
— В каком-то смысле — да, — невесело усмехнулась диверсантка. — Но в абсолютной оторванности Густава от полевых работ и кроется его ущербность. Он золотая голова. С черствой коркой на месте сердца. Зиберт никогда напрямую не сталкивался с людьми из прошлого, Лев Константинович, Борис Михайлович, он кабинетный деятель, вы для него…, простите, но — п о к о й н и к и.
— Категорически? — пробормотал Потапов.
— Без всяких исключений, — кивнула женщина. — Пучкова много лет моталась по носителям, они их чувствовала, видела живыми… Зиберт не имеет достаточных телепатических возможностей. Его никогда не допускали к активным мероприятиям…
— А он к ним стремился? — перебивая, прищурился Потапов.
Миранда усмехнулась:
— Понимаю, к чему вы клоните, Лев Константинович. Вы уже пунктирно нарисовали портрет человека, мечтающего о работе в прошлом, но лишенного этой возможности. Мол, Густав потом и кровью поднялся до вершин, собственной головой вымостил карьерную лестницу, но всю дорогу чувствовал свою ущербность?.. И это в некотором смысле роднит его с разобиженным на департамент Извековым? поможет Густаву в поимке родственной души?
— А разве нет?
— Не исключаю, — не вполне, но согласилась диверсантка. — Вопрос в другом. Самый гениальный кабинетный тактик видит в передвигаемых по его приказу фигурках не людей, а пешки. Вы для него, простите, — давно сгнившее в могилах пушечное мясо.
Лев Константинович исподлобья покосился на стоящего на страже Бориса.
Хоть и заметно бледный Завьялов даже бровью не повел, когда их всех, включая близнецов, «гнилыми мертвецами» приласкали.
— Что думаешь, Бориска?
— Жду пока вы наговоритесь и иду будить Зою, — хладнокровно определился Завянь.
— А что по существу?
— А по существу буду решать — я. И Зоя.
Когда за Борисом закрылась дверь, Лев Константинович собрал лицо в задумчивую мину, снизу вверх поглядел на стоящую напротив Миранду:
— Как думаешь…, что это сейчас было, а?
— Я думаю, что сейчас мы наблюдали смачный плевок на герб хроно-департамента.
— А он — не перегнет?
— Лев Константинович, я не могу вам рассказать, какая историческая роль была предназначена в неизмененном времени Борису Михайловичу. Но поверьте, на вершину списка хроно-личностей Борис Завьялов попал не как родитель Ивана и Марьи, а в связи с собственными заслугами.
Зеленая лента на мониторе ноутбука не пожелала размотаться до конца.
Зоя, не видя того, что происходит на экране, покорно сидела с нашлепками на висках, Миранда дважды запускала программу проверки — линия упрямо зависала в сантиметре от обрыва изображения.
— Все в порядке, Зоя Павловна, — не обманув Завьялова, сказала террористка. Приняла от Зои проводок, быстро скатала его в небольшой клубочек… — Борис Михайлович, можно вас на пару слов?
— Со мной что-то не так? — уловив сомнение в голосе Миранды, забеспокоилась жена Завьялова. Машинально нашарила на вороте кофточки крохотную пуговицу, вцепились в нее, затеребила…
— Лев Константинович сейчас расскажет вам все, что произошло за эти часы, Зоя Павловна, — сдержанно произнесла Миранда без намека на сочувствие или беспокойство. — Теперь, зная, что вы свободны от чужого присутствия, мы можем разговаривать свободно.
Лучшего доказательства, что все в порядке, пожалуй не изобрести. Зоя сложила руки на коленях и, глядя на Потапова, замерла в позе покорной юной слушательницы.
Завянь и террористка вышли в коридор.
— С вашей женой «поработали», Борис Михайлович, — отойдя от двери, негромко произнесла Миранда.
— Ее пытались успокоить? подселили мозгоправа? — не паникуя, предположил Завьялов.
