на секунду и акцентируем, что в наше выдающееся нынешнее время, которое, я уверен, будет впоследствии именоваться историками как период еще более глубокой стабилизации выхода из экономического кризиса, вызванного послед-ствиями перестройки экономики при ненавязчивом переходе страны от развитого социализма к развивающемуся не пойми ка-кому строю, дозвониться до таких не особо важных служб, как: Мосгаз, Мосэнерго, скорая помощь, милиция и тому подобным гораздо сложнее, чем раньше, до наступления этого судьбоносного периода времени.
А тогда, двадцать с небольшим лет назад, было проще, но телефонного аппарата в той коммунальной квартире вообще-то говоря и не было. Был таксофон на улице, но тащиться до него за двести метров от подъезда, да еще и с мокрым ребенком на руках, было несколько проблематично...
Короче говоря, в понедельник, придя на работу, Томочка надолго заняла служебный телефон в безуспешных потугах вызвать мастера. Ее уверенно «футболили» из одного места в другое, и каждому человеку там, на другом конце провода, она рассказывала о всех мельчайших нюансах произошедшего с ней несчастного случая, пытаясь вызвать чувство сострадания, участия и, вообще, обратить их внимание на свои проблемы...
Где-то ближе к обеденному времени ей это все-же удалось сделать, и долгожданный мастер по ремонту был-таки вызван на квартиру для устранения неисправности. Удовлетворенная Томочка пошла принимать пищу, и в этот момент ей позвонила на работу ее сестра Люсенька... К аппарату подошел ее непосредственный начальник Савелий Леонидович и, сообщив Томочкиной сестре, что та ушла обедать, решил зачем-то вдобавок поведать о ее злоключениях с колонкой. Причем делал он это, используя неповторимый Томочкин стиль ведения переговоров с представителями ремонтных служб, а перипетии событий он к этому времени уже выучил практически досконально. А посему, эта колоритная личность выдала Люсеньке приблизительно следующее:
— Вы знаете, а с Тамарой Борисовной приключилось несчастье... Она в субботу помыла сынишку, постирала все белье, полезла мыться сама... и в этот момент эта жуткая труба под потолком рухнула прямо на нее... Хорошо еще, что Тамара Борисовна намыленная была, и труба по ней просклизнула...
Было еще одно, достаточно яркое воспоминание Макара из его детства... Зимой они частенько ездили с Томочкой кататься на лыжах в парк имени Ф.Э. Дзержинского, ныне просто — «Останкинский». Как-то раз, накатавшись вдоволь, они возвращались домой на тринадцатом троллейбусе. Томочка усадила сынишку на двухместное сидение у окна, а сама пошла пробивать билетики, положив предусмотрительно на пустое место рядом с Макаркой две свои варежки, чтобы никто не занял ее место. Пока Томочка воевала с компостером, к Макару подошел огромный толстый поддатый мужик и, бесцеремонно смахнув Томочкины варежки на пол, грузно уселся рядом с будущим генералом. Томочка не стала ему ничего говорить, потому что на его скотской физиономии было буквально написано, что пронять его чем бы то ни было будет совершенно бесплезно. Она только встала устало рядышком и как-то грустно улыбнулась своему сынишке.
Макар тогда не сразу понял, что именно вообще произошло. Понял уже потом, когда они доехали до дома. И тогда он сжал в своих маленьких ладошках мамину руку и сказал, что когда он вырастет и станет взрослым, то будет всегда защищать ее от всяких гадов...
Лет так через пятнадцать после того случая Макар ехал опять-таки в троллейбусе, следующем по тринадцатому маршруту, и наблюдал, как на очередной остановке через переднюю дверь выходили на улицу две старушки, по внешнему виду явно сестры. Делали они это очень медленно, осторожно, с большим трудом, пытаясь всячески помогать друг дружке, и от этого еще больше запутывались и спотыкались, и вызывали умиление у остальных пассажиров, и называли друг друга при обращении отчего-то какими-то уменьшительно-ласкательными производными от собственных имен. Сцена была довольно-таки комичная, но генерал отчего-то погрустнел, ему вдруг представилось, что когда-нибудь неугомонные Томочка с Люсенькой станут такими же, как эти две, вызывающими умиление, старушенциями.
От мысли этой ему стало отчего-то не по себе, и он отогнал ее, отмахнулся, как от назойливого насекомого. Пока еще сестрички были полны энергии и жизненных сил, хотя обе уже достигли пенсионного возраста, но выглядели значительно моложе своих лет и продолжали уверенно играть роль первых скрипок в семейном оркестре. При этом, в продолжение смычковой аллегории, нужно отметить, что хотя и были они инструментами однородными, но играли партии свои, чаще всего, далеко не в унисон, а как бы соревнуясь между собой, кто кого перепилит...
В доказательство своих пространных высказываний хочу привести в качестве примера достаточно стандартный телефонный разговор между двумя любящими сестрицами. Мы его прослушаем только с одной стороны, мы будем слышать только то, что говорит одна из сестер. Итак, в Томочкиной квартире звонит телефон, она подходит к нему, устало снимает трубку с рычага, и мы слышим ее тихий спокойный голос...
— Алло! Да, привет, как дела?.. У меня тоже ничего, набегалась только за целый день... Нет, я тебе не звонила. — Тамара Борисовна присаживается на край дивана и продолжает... — Ты Славику звонила? Если дозвонишься, сразу позвони мне, чтобы я ему перезвонила, а то он не звонит и не звонит... Несчастные мы с тобой девчонки... Ага... И ты у меня... И я тебя... И я у тебя... Далее Томочка продолжила говорить уже несколько громче:
— Нет... Нет!
Умиротворенная улыбка медленно сползла с ее лица.
— Нет!.. Ты что? Как ты могла такое подумать?.. Нет!
Тамара Борисовна уже практически перешла на крик:
— Ты что... идиотка! Зараза! Ненормальная! Не звони мне больше никогда!!!
— Я тебя знать больше не желаю, стерва!
Томочка гневно швыряет телефонную трубку на рычаг и уже сама с собой продолжает:
— Надо же! Какая! И я... А она-то! Ужас.
Однако через несколько дней сестры все равно созванивались и как ни в чем не бывало общались... Иногда правда размолвка затягивалась на несколько более длинный период, но наступал день чьего-нибудь семейного юбилея, что имело место быть чуть ли не каждый месяц, а то и по два раза в месяц, и им волей-неволей приходилось прерывать обоюдный бойкот. Все равно они были самые родные,' самые близкие и делить им по большому счету кроме собственных амбиций было нечего.
...Когда в начале 92-го года наступил период гиперинфляции, и цены скакали как сумасшедшие, а прилавки магазинов и без того пустые умудрились еще больше опустеть, когда основные продукты питания отпускались по талонам и, отстояв огромную очередь за каким-нибудь товаром, можно было получить его только в строго ограниченном количестве, у Тамары Борисовны спонтанно родилась клевая
