И попадало. И жгло. А уж как Эва намучилась, пытаясь смыть пену! Не говоря уже о том, что ни ополаскивания с уксусом, ни восстанавливающего волос зелья ей не оставили.
Хотя…
Вот вернется она домой, на неделю запрется в ванной комнате.
На две!
А то и на месяц… лишь бы вернуться.
Кэти появилась, когда Эва уже почти решила надеть старую рубашку.
- Холодно? Ничего, потерпишь. На от, - в Эву полетела мятая одежда. – И поспешай.
- Это… это что?
- Это то, что ты напялишь. Или сама, или с моею помощью.
- Но…
Эва, сдерживая дрожь, - а она успела уже замерзнуть, - подняла платье именно того странного вида, которое… о котором… неужели и вправду кто-то носит подобное?
Здесь же вырез огромный!
И… и юбки… юбки даже с виду коротки.
- Выбирай, - повторила Кэти жестче. И шагнув, вцепилась в лицо. Пальцы её сдавили щеки, заставили губы вытянуться вперед. – По-хорошему я уже говорила. Но могу иначе.
Уродливая сторона лица её покраснелась и налилась кровью.
- Я могу побить тебя. Так побить, что следов не останется. Могу поломать пальцы, скажем, на ногах. Без мизинцев тоже ходить можно. Могу запереть в леднике, и поглядеть, надолго ли тебя хватит. Или в яме с крысами… но нет, крысы шкуру попортят. Могу выпороть. Могу… я могу сделать с тобой все, что в голову придет. Пока ты принадлежишь мне. Ясно?
- Д-да.
Ужас. Никогда еще Эва не испытывала подобного ужаса.
- Но я не хочу. Я хочу дружить. У тебя есть подруги?
- Н-нет.
- И у меня нет, - вздохнула Кэти, руку разжимая. – И не будет. Потому как они только и норовят, что на шею присесть. А мне оно надо?
- Н-не знаю.
- Мне надо, чтоб ты оделась, расчесала свои космы и спустилась вниз. А потом улыбалась. Говорила. И была веселой да радостной, чтобы человек, который заплатил за этот разговор, остался доволен. Ясненько?
Нет.
- Д-да, - выдавила Эва.
- Потому как он вернется завтра. И ежели ты ему глянешься сегодня, он заплатит. Много заплатит. Столько, что я забуду про твой долг и отдам тебя ему.
Разве можно вот так… наверное, можно.
- И он заберет тебя, маленькая бледненькая девочка, из этого места. Тебе ведь здесь страшно, да? Мне было страшно. Я была глупой и не знала, что есть места и пострашнее. И если тебя заберут, то ты того так и не узнаешь. А потому… не заставляй меня делать тебе плохо.
Кэти опустилась на кресло.
- Одевайся.
Спорить с ней Эва не решилась.
Нижняя рубашка… тоже чья-то, но хотя бы стираная. И полупрозрачная, такая, что… светится вся. Чулки.
Пояс для чулок.
- А… остальное?
- Чего? Платье натягивай и не кривись. Хорошее.
Из мягкой ткани, правда, местами слегка потертое и явно перелицовывалось не раз. Но… но ложится прямо поверх рубашки.
- Сисек, конечно, маловато… - сделала вывод Кэти. – Но ничего, сейчас подтянем…
Она сама управилась со шнуровкой, а после и за гребень взялась. Чесала она жестко, с какой-то непонятной злостью. И Эва закусила губу, чтобы не закричать от боли.
И от страха.
Платье… кто носит платья, из-под которых выглядывает отделанный кружевом край рубашки? И сверху, и… и снизу. Подол едва прикрывал колени, отчего Эва ощущала свою наготу.
Беззащитность.
И…
- Вот так, - Кэти отложила гребень. – Рожа, конечно, бледновата, но краситься не след… да, да… они любят свеженьких. Все любят свеженьких. Сволочи.
Она тяжко поднялась.
Оглядела.
- Вздумает лапать – кричи. Ибо за разговоры плачено и только.
Стыдно.
И… и страшно. Просто до немоты в пальцах. До желания закричать и так, чтобы стекла, те самые, темные, грязные, закрытые решетками, разлетелись на осколки.
Чтобы… чтобы Кэти замолчала.
А кто-нибудь там, снаружи, услышал и… спас. В книгах героинь, оказавшихся в затруднительном положении, всегда спасали. Эва чем хуже?
Надо…
Надо сделать хоть что-то. Но она молча встала. И сделала шаг к двери. И еще один – за дверь. И потом тоже просто шла, не способная ни на что.
Разве только…
Если она спрячется, там, на изнанке, как сделала Тори, то… то будет не важно, что происходит здесь, в мире яви. Но это ведь не жизнь там. Что бы Тори ни говорила.
Не жизнь.
Не настоящая, а значит…
Лестница.
Запах… какой-то запах. Резкий. Насыщенный до того, что Эва чихнула. Так могло бы пахнуть в гостиной, в которой разлили ароматное масло, скажем, лавандовое.
Или еще какое.
Темно.
И темнота эта в первое мгновенье кажется плотной, непроницаемой.
- Погодь. Сейчас, - Кэти входит первой и весьма ловко один за другим зажигает газовые рожки. Блеклый свет их кажется таким ненадежным.
Таким…
И Эва жмурится.
Не плакать. Нельзя. Это разозлит Кэти и, как знать, что она придумает. Надо просто… просто успокоиться. Взять себя в руки. Её спасут.
Её уже спасают.
Ищут.
И найдут всенепременно. Именно. По-другому и быть не может. И…
- Иди. Сядь, - Кэти поманила. В полумраке, когда тень скрывала изуродованную часть её лица, Кэти казалась почти красивой. – Вон там сядь и сиди. Жди. Сейчас придет. Будет спрашивать – отвечай, да только сама думай, чего говорить.
- А… - страх толкнул, не иначе. – Ты не боишься, что я… попрошу помощи?
- Чего? – она рассмеялась весело и заливисто. – О помощи…
- Что смешного?
- Да… - Кэти смахнула слезу. – Ничего. Верно. Только, деточка, думаешь, он ничего-то не знает? Этакий весь из себя благородный?
Последнее слово она выдохнула с откровенной ненавистью.
- Да все-то они знают! Каждый из них! Просто одни закрывают глаза, притворяются, что ничего-то не видят, не слышат, не разумеют. А другим изначально насрать. У него есть деньги. И есть… - она щелкнула пальцами. – Хотелки. И ты станешь очередной. Или нет. А помощи… ну, попроси, что ли.
И ушла.
Вот так просто… наверное, будь Эва посмелее, она бы рискнула выглянуть в коридор. Или даже дальше. Пройти на цыпочках до входной двери, а там на улицу… и на помощь позвать! Громко так!
Только…
Она не была смелой. И осталась на месте.
Тихо.
И… темнота отступает. Видны уже не только белесые пятна газовых рожков, но и сама комната. Плотные портьеры, сомкнутые так, что и маленькой щелочки меж складками бархата не видать. Запах…
