Детская память не сохранила всего, а позднее еще больше воспоминаний ушло в небытие, но самое яркое я живо помню по сию пору — и прямо сейчас все больше и больше картинок прошлого возвращалось и загоралось перед глазами до боли яркими флешбэками.
Бабушка никуда не ходила по столовой — все ее время уходило на влажную уборку помещений, загрузку посуды в посудомоечную машину, помощь в чистке картошки, когда созданное для этого устройство ломалось, что происходило довольно часто. Ну и на прочие важные взрослые дела ее едва хватало — в общем на меня времени у нее не было, и я этому был рад, равно как и тому, как тут обстояли дела с всемогущей местной властью.
Столовой правили женщины.
Мужчин здесь имелось всего несколько, были они уже в возрасте, занимались делами сугубо техническими и ко мне особого благоволения не высказывали, называя надоедливым шкетом и «шугая» из своих владений. Поначалу один из них, старый и ворчливый, потребовал вообще меня отсюда убрать, но тут к нему выплыла из сумрачной темноты столовой огромная как косатка и рыжая как огонь начальница столовой, обронила пару слов и… больше ко мне претензий ни с чьей стороны не возникало никогда.
Бабушка трудилась не покладая рук и не разгибая спины. В результате все дневное время я был сам по себе, проводя его так, как мне заблагорассудится. Изредка меня отлавливали и заставляли кушать в компании пышных и всегда чуть усталых работниц столовой, пичкающих меня так усердно, что потом еще долго чувствовалась тяжесть в животе. Тогда же я узнал один из важных секретов жизни — «за кулисами» столовой свекольник всегда гуще и в нем больше мяса; сметана в граненых стаканах такая густая, что в ней ложка стоит; котлеты сочнее и поджаристее, говяжьего рагу на тарелке столько, что приходится буквально копать ложкой, чтобы добраться до пюре; нарезанный ломтями хлеб лежит высокими горами на стальных столах и можно брать столько корочек, сколько захочется; а компот из сухофруктов я черпал самостоятельно тяжелым половником из кастрюли такого размера, что в ней можно было сварить меня самого целиком.
Именно в той и возможно уже несуществующей столовой, где каждый день обедали сотни пропыленных мужиков, а на площадке перед зданием потрескивали и позванивали остывающие грузовики, воняющие соляркой и нагретым металлом, я провел одни из счастливейших дней детства. Да в деревне было ничуть не хуже и столь же привольно, но огромная столовая было чем-то иным, но не менее увлекательным.
Я буквально путешествовал среди высоченных кастрюль и баков из светлого металла, с черными надписями вроде «Гарнир» или «Первое» и с красными тревожными вроде «Пищевые отходы!». Я ползал по огороду, добывая себе пропитание, окрашивая майку брызгами помидорного сока и хрустя огурцами. Я замирал в засаде на наклонных крышах небольших хозяйственных пристроек, а подо мной сипло кашляли и хрипло ругались уже пожилые мужики в промасленных робах, обсуждая важные для них темы. Я откапывал в кучах сметенного к стене мусора и земли болты, подбирал там же к ним гайки и обматывал все это кусками мягкой проволоки. А когда мужики наконец сменили гнев на милость, я получил от них воняющие горелым странные блоки с корпусами из черного пластика и мог часами разбирать их с помощью отвертки и плоскогубцев, сдирая кожу на костяшках, тут же облизывая ранки, наспех откусывая лоскутки еще живой кожи и снова погружаясь в пахнущее сгоревшей изоляцией чародейство…
Но особенно сильно меня впечатляли холодильники. Первый раз я был шокирован тем, что холодильник это не обычный бурчливый холодильный шкаф в углу на кухне, а немалых размеров помещение, куда надо входить. Там с потолка свисало замороженное мясо, в деревянных ящиках была навалена рыба, по стенам тянулся лед, а изо рта вырывались струи пара.
Это была почти волшебная дорога из солнечного жаркого лета в дышащую морозом темную зиму… Я всегда переступал порог промышленного холодильника с некоторой внутренней дрожью и странноватым предвкушением некоего чуда…
Смешно…
Ведь получается, что ровно то же самое случилось со мной и во взрослой жизни — когда я попал в стылый мир у Столпа. Шагнул из теплого вечера в стылую зиму…
Стоило мне дойти до конца «верхнего» горизонтального коридора и пройти через двустворчатые распашные двери, в лицо ударила та уникальнейшая смесь запахов, после чего меня будто взяло за шкирку и окунуло в детство. Не замечающий моего состояния уже чуть пошатывающийся, поблескивающий глазами старичок продолжал говорить и не пропускал ни одного слова, странным образом пребывая сейчас сразу в «двух мирах» — здесь наяву и в детских грезах одновременно.
Кухонный блок представлял собой разделенное кирпичными стенами огромное пространство. В условном «верхе» — я продолжал ориентироваться по запомненной схеме — разместились холодильники и морозилки. Их мне показали в первую очередь, попутно пояснив, что тут есть секции «охлажденки», легкой заморозки и холодильники глубокой заморозки, где хранится аварийный запас на тот случай, если временно прервутся поставки продуктов извне. За тяжелыми стальными дверями на полках и прямо на полу размещались сотни килограмм мяса и рыбы, мешки с корнеплодами, ящики с зеленью, горы удивительных фруктов и овощей. Здесь тяжело пахло продуктами, землей и тем уникальным ароматом давно не чищенной морозилки старого советского холодильника.
Тут же у двери стояла загруженная мешками и ящиками стальная тележка с длинной ручкой и Василий Азаматович тут же благословил меня взяться за дело и докатить тяжелый груз до кухни — куда мы и направлялись. Как он пояснил, отныне это будет постоянным моим занятием. Механизации здесь на кухнях почти никакой, поэтому изматывающего физического труда очень много, что и заставляет постоянно заботиться о притоке свежей крови. Хватает и травматизма — много кто из кухонного персонала щеголяет уродливыми ожогами и отсутствующими пальцами, отхваченными острыми ножами и топориками для мяса. Но к подобному относятся спокойно, зная, что впереди теплая спокойная старость, а твоя внешность здесь никому не важна. И это безразличие очень неплохо сохраняется по простой житейской причине — здесь нет женщин.
В этом подсвеченная ореолом детского восторга столовая из моего прошлого разительно отличалась от столовой настоящей. Там всем занимались крепкие деревенские женщины, твердо удерживая власть и поддерживая их особый вроде мягкий, но незыблемый порядок. А здесь всем заправляли мужчины.
Легко тяня за собой погромыхивающую тележку, я поймал хитроватый взгляд подвыпившего старичка и, спохватившись, тут же задал этот должный быть важным для меня вопрос — а почему женщин-то здесь нет? Задав вопрос, облегченно выдохнул — избежал пусть небольшой, но глупой промашки. По стариковским меркам я мужчина еще молодой и в том самом расцвете сил. Стало быть, я по умолчанию должен живо интересоваться прекрасным женским полом и огорчаться его отсутствием.
Насладившись паузой, покивав и покачав головой, улыбающийся Василий Азаматович пояснил — раньше были тут женщины. Не при нем, а задолго до, но были. Вот только однажды из-за прекрасного пола и алкоголя случилась тут массовая поножовщина и смертоубийство. Погибло человек семь, еще пятеро долго оправлялись от травм. Причиной ужасного события стала неразделенная любовь, а подпитал все это дело алкоголь. Позднее правящие кухней фурриары вынесли свой приговор и женщины на кухни прибывать перестали. Те, кто уже здесь был никуда не делись и продолжили работать, медленно состарившись, отжив свой век и умерев. А вот от алкоголя никто избавляться не стал — фурриары огненное зелье обожали, пили с удовольствием, культивируя настоящую культуру правильного потребления с обильной закусью и последующими надежными способами избавления от похмелья. Поэтому выбор «женщины или алкоголь» даже не стоял. И, между нами говоря, только благодаря алкогольным возлияниям фурриары становились словоохотливее и только благодаря этому рядовым обитателем подземной кухни удалось узнать так много об окружающим их мире.
