И вдруг оказывается, что мы уже на месте. Я вхожу в комнату, Клэр становится у двери и вроде как мягко подталкивает меня сзади, широко улыбаясь. Каждый раз, когда она на меня смотрит, мне кажется, что я слышу, как она говорит: «Не волнуйся, все в порядке». Изнутри квартира Рега выглядит по-другому. Я стараюсь не смотреть на окно, через которое меня чуть не поймали той ночью. Но я не могу удержаться и несколько секунд пялюсь на него, и голова у меня в это время пустая-пустая, а рот открыт, будто я ловлю им мух. В общем, чувствую, что заряжен я «дурью» круто, что называется, по-взрослому.
Кроме Рега в комнате сидит его преданная паства. Я вспоминаю тот момент, когда я разглядывал в окно уютную гостиную Рега, наполненную бомбистами и сигаретным дымом. Теперь я вижу трех курильщиков, держащих свои сигаретки этаким интеллигентским способом — между большим и указательным пальцами. Я буквально кожей чувствую, как они напрягаются при виде меня. Они бросают встревоженные и вопрошающие взгляды на Клэр, одновременно пропитанные и подозрением и ревностью. Они, наверное, считают меня каким-то грубым ублюдком, который долбит бедную Клэр сзади, а потом кончает ей на лицо и переходит к другой, как какой-то актер в порношоу. Но они не правы. Никакого «кончания» не было. Мы просто спали вместе, обнявшись, как два кутенка. Короче, я думаю, что сами они похожи на каких-то гребаных альфонсов со своими сигаретками.
В комнате становится тихо. Мое появление вызвало паузу в разговорах. В их глазах я похож на огромный ходячий вопросительный знак, и они ждут ответа от Рега. Я тем временем напоминаю сам себе, что я — Норфолк, бродяга из Норфолка, угнетенный и вновь обращенный последователь Мартин Мартинизма, а не Дженсен Перехватчик, крутой правительственный шпион. Две пожилые высохшие дамочки мартин-мартинистки, сидящие тут же в комнате, внимательно смотрят на Рега поверх своих очков. Рег бросает взгляд в мою сторону, улыбается по-товарищески и говорит, обращаясь ко мне и Клэр: «Садитесь, если найдете место. Ха-ха-ха!» И потом спрашивает, не хотим ли мы чаю или еще чего.
Но чаю мы не хотим. Мы хотим сразу приступить к делу.
— Привет всем! — говорит Рег, садясь на стул и возвышаясь над всеми нами. Теперь мне становится ясно, что главный здесь он. А мы здесь, чтобы у него учиться. Он объяснит нам, что к чему в этом мире. Курящая троица тушит свои сигаретки. Две старые ящерицы перестают подозрительно пялиться на меня поверх своих очков и сосредотачивают все свое внимание на Реге. Мы с Клэр сидим на полу — рядышком и как бы вместе. Еще два мужика вообще не обращают на меня никакого внимания, кажется, я им совсем по барабану. Они, скорее всего, выполняют роль «мускулов» этой банды мартин-мартинистов. Три альфонса и две ящерицы — это интеллектуалы. Я только не понимаю, какую же роль здесь играет Клэр. Ее здесь просто не должно быть, она сюда никак не вписывается. Как говорится, она попала не туда, хотя сама уверена, что ей здесь самое место. Что касается меня, то я как раз на своем месте, потому что выполняю работу. Я — профессионал, так ведь? Но здесь не должно быть приличных членов нашего общества. Это очевидно. А Рег? Кто он? Он — лидер. Вожак. Бомбист. Кровопийца.
— Вы, наверное, недоумеваете, кто наш новый друг, — говорит Рег. Он имеет в виду меня.
— Его зовут Норфолк, — продолжает Рег. — Норфолк появился у нас благодаря Клэр. Он сбежал с продовольственных фабрик в Восточной Англии и приехал сюда, в Лондон.
Он смотрит на меня теплым взглядом.
— Так ведь, Норфолк? — спрашивает он меня.
— С продовольственных фабрик, точно. По переработке сахарной свеклы и подобного дерьма, — говорю я, вспоминая то шоу, которое я когда-то видел, — то самое, которое и навело меня на мысль сказать Клэр, что я из Норфолка, то самое, в котором причитала пара беззубых стариков. Я помню, что они работали на продовольственной фабрике. Кажется, в Норфолке абсолютно все работают на таких фабриках. Там больше и делать-то нечего. В том шоу рассказывалось о том, какие разные люди живут в нашей стране, как они все вносят свой вклад в общее дело, и о том, как Норфолк производит огромное количество сахарной свеклы, как из этой свеклы на больших фабриках делают сахар, как этот сахар потом отправляется во все концы света и оказывается в чашках чаю, тортах и конфетах — повсюду от Лондона до Сингапура, от Москвы до Кабула и от Токио до Могадишо.
— В нашей борьбе, — говорит Рег, теперь обращаясь уже ко всей группе и отвлекая меня от моих воспоминаний об этом шоу про продовольственную фабрику в Норфолке (которое, кстати, оказалось совершенно офигенно скучным, и смотрел я его не больше трех минут, прежде чем переключил канал, причем две минуты пятьдесят секунд из этого времени мне пришлось смотреть его лишь потому, что я никак не мог найти пульт ДУ, крича во все горло: «Блин! Блин! Где же этот гребаный пульт!» Странные вещи мы иногда помним!), — мы стараемся сосредоточиться на том, что происходит здесь, в Лондоне. У нас здесь, в наших городах, тоже много проблем, Норфолк. Лишь несколько дней назад с крыши этого самого дома мы согнали какого-то парня. Одного из местных. Они обворовывают квартиры, чтобы покупать наркотики. Мы здесь становимся свидетелями культурного апартеида, который насильно навязывается народу. Мы видим, как растет пропасть между имущими и неимущими и как в этом процессе обвиняются именно те люди, которые больше всех от него страдают. И это происходит во всех наших, когда-то великих, городах.
Рег говорит и говорит о том, как эти самые сельскохозяйственные фабрики в провинции превратились в своего рода огромные машины, которые пережевывают людей, а потом выплевывают их, как семечки арбуза, и как рабочие обязаны жить на этих фабриках в огромных общежитиях с земляными полами и без всякого отопления. Они начинают работать с рассветом и работают до темноты под слепящим светом огромных прожекторов. Люди быстро умирают из-за такой тяжелой жизни, особенно в Норфолке, потому что именно там выращивают всю сахарную свеклу, а уборка урожая свеклы приходится на зиму, когда особенно тяжело на полях, покрытых снегом и продуваемых холодными ветрами, дующими с востока.
Потом я чувствую, как чья-то рука ложится мне на плечо. Я оглядываюсь. Это один из альфонсов-курильщиков.
Он сочувственно говорит мне:
— Бедняга.
А я отвечаю:
— Да, черт возьми, бедняга!
Потом я опять поворачиваюсь к Регу и, глядя на него, стараюсь как можно шире раскрыть глаза, чтобы не задремать и не окунуться в самый что ни на есть полномасштабный «приход» после капсулы с «борисом», пока Рег продолжает бубнить свое:
