Утро принесло с собой избавление от тесноты и не самых удобных спальных мест, бодрящую легкую прохладу на палубе, а главное, горячий кофе и ароматный хлеб с мягким сыром. Все это вернуло нас к жизни и мы снова принялись любоваться окружающими красотами, тем более, что больше заняться было все равно нечем. Помощник шкипера, сменивший его в управлении пароходом, оказался намного общительнее своего капитана и даже пригласил нас в рубку, где и рассказал, что с рассветом мы миновали Крайбург-на-Инне и сейчас приближаемся к Гэрсу. Мне эти названия ничего не говорили, но помощник шкипера тут же пояснил, что от Гэрса до Розенхайма «Катарина» дойдет всего за полдня. Вот и отлично…
На палубе неожиданно раздались громкие крики и началась какая-то нездоровая суета. В рубку, где из-за нас и так было тесновато, буквально втиснулся здоровенный малый из команды, начавший тревожно тараторить на диалекте. Понимал я его с пятое на десятое и то кое-как, но, если ничего не перепутал, случилось несчастье с кем-то из матросов на барже, что тянула «Катарина». Помощник шкипера рявкнул, и малый метнулся из рубки.
— Матрос на барже сломал ногу, — объяснил помощник. — Я за капитаном послал. Вы уж, прощения прошу, выйдите, пожалуйста, не любит он, когда посторонние тут.
Мы вышли. Между пароходом и баржей уже перекинули дощатый мостик, по которому на пароход перенесли пострадавшего. Появился шкипер, заспанный и недовольный. Доклад одного из матросов прояснил ситуацию — молодой такелажник Михель заметил огрех в креплении груза и полез его исправлять. То ли полез он не туда, то ли полез неправильно, но упал и получил по ноге тем самым плохо закрепленным брусом. Шкипер ворчливо выругался и добавил, что придется теперь останавливаться в Вассербурге, чтобы сдать парня врачу, а осмотрев поврежденную ногу, пришел в еще большее расстройство.
Ногу матросу попытались забинтовать, от чего он взвыл не своим голосом. Вот же свинство, даже мне было понятно, что при такой травме бинты — все равно что мертвому припарка.
— Пустите! — Катя грубо растолкала обалдевших от такой наглости матросов.
— Что это вы тут раскомандовались, барышня? — не шибко вежливо осведомился шкипер.
— Не можете сами ему помочь, так не мешайте тем, кто может! — отрезала Катя и, ткнув пальчиком в сторону какого-то невысокого железного ящика на палубе, скомандовала: — Кладите его туда!
Кажется, матросы сообразили, что в данном случае лучше слушать эту юную нахалку, чем своего капитана. Пострадавшего, совсем еще мальчишку явно младше меня, аккуратно и бережно уложили на ящик.
— Ножницы! — продолжала командовать Катя, аккуратно снимая с ноги мальчишки неумело накрученные бинты. Кто-то из матросов резво метнулся к люку, ведущему вниз.
— Потерпи совсем чуть-чуть, — неожиданно ласково после раздачи приказов сказала она, медленно водя рукой над сломанной голенью. — Сейчас тебе больно не будет, уже скоро.
Принесли ножницы, парню к этому времени и правда стало получше. Одет он был по-баварски, в короткие кожаные штаны и смешные вязаные полугетры, так что освободить ногу от одежды оказалось делом нескольких секунд, которые потребовались Кате, чтобы разрезать полугетру и аккуратно снять ботинок и шерстяной носок.
— Лежи смирно! — шикнула она на парнишку, порывавшегося посмотреть, что там с его ногой, и принялась водить рукой над местом перелома, слегка шевеля при этом пальчиками и снова что-то шепча себе под нос. Если я правильно понимал, ставила на место сместившиеся при переломе кости.
В прошлой жизни, помнится, был у меня перелом лучевой кости со смещением. Так вот когда мне в больнице ставили обломки кости в правильное положение, я только и мог шипеть и присвистывать сквозь стиснутые зубы, чтобы не материться при медсестрах, и это несмотря на здоровенный шприц с обезболивающим, содержимое которого мне вкололи целиком. Здесь же паренек лежал спокойно и не пытался ни рыпаться, ни выражать свое недовольство при помощи нехороших слов. М-да, после такого говорить о каком-то прогрессе в медицине бывшего моего мира совсем не хотелось.
Сделав парню шину из принесенных матросами дощечек и крепко замотав ее бинтами, Катя с облегчением вздохнула.
— Если ему станет хуже до прибытия в этот ваш Вассербург, позовите меня, — велела она. — И лучше пусть лежит здесь, не надо его туда-сюда переносить, только принесите что-нибудь подстелить и навес от солнца сделайте.
— Госпожа Катарина, — шкипер Майер подошел к нам, когда пострадавшего устроили как велела Катя, суета на палубе утихла, матросы снова отправились по своим рабочим местам, а мы вернулись к облюбованной для осмотра окрестностей позиции у правого борта, — сам Бог привел вас ко мне на судно! Этот балбес Михель — мой племянник, и я теперь перед вами в долгу. Могу ли я что-то для вас сделать?
— Можете, капитан Майер, — ответила Катя. — Если знаете, можно ли в окрестностях Розенхайма снять домик на несколько дней.
— Я обещаю, что «Катарина» не уйдет из Розенхайма, пока я не найду дом для вас! — заверил Майер.
— И еще, — добавила Катя. — Я буду вам очень признательна, если ни вы, ни ваши матросы не будут особенно распространяться про пассажиров в этом рейсе… Мы все будем вам признательны. Очень признательны, капитан, — она внимательно посмотрела на шкипера, давая ему возможность проникнуться всей серьезностью этой ее просьбы..
— Я понял, госпожа Катарина, — поклонился Майер. — Сам буду молчать и своим прикажу не распускать языки.
Да уж… Насколько я понимал, слово свое этот суровый мужик сдержит. Что ж, нам же лучше. Но Катя сильна… Опять совершенно безупречно исполненный мануал. У девочки, похоже, не только выраженный талант к целительству, но и изрядный в этом деле опыт. Интересно, где она его приобрела? И с кем? А то, если что, я к ней на лечебные процедуры запишусь, да еще и первым в очереди!
В Вассербурге бедолагу Михеля снесли на пристань и шкипер Майер лично отправился искать повозку, чтобы отвезти парня к доктору. Вернулся он через час и снова подошел к нам.
— Заберу Михеля обратным рейсом, — он широко улыбался. — Доктор сказал, все хорошо будет, дней через пятнадцать уже на ноги встанет. Работу вашу очень хвалил, госпожа, сказал, что вы половину лечения уже провели, считай что.
— Все хорошо, что хорошо кончается, — улыбнулась Катя в ответ и эта ее улыбка, адресованная не мне, снова вызвала у меня приступ ревности. Это что же, я теперь, так и буду постоянно ревновать Катю ко всем и каждому?! Что-то меня такая перспективочка не радует… Мало же того, что сам весь изведусь не в шутку, да и на Катю при первой же возможности накинусь как маньяк какой-нибудь. Кстати, в том, что такая возможность мне представится, и уже довольно скоро, я ни минуты не сомневался. А что, у меня же предвидение!
…Предвидение предвидением, но стоит подумать и о другом. Вот тот же Альберт, неужели он не понимает, к чему толкает нас с Катей, оставляя кузину и друга вдвоем? Не маленький же, должен соображать. А раз понимает, то получается, его это вполне устраивает? Хм, ну да, так и получается. Что-то подозрительно уж свободные нравы у прусской аристократии… Нет, то, что аристократы тоже люди и ничто человеческое им не чуждо, это ясно. По себе, в конце концов, знаю. То, что постельные забавы аристократов иной раз отличаются изрядным, хм, своеобразием, тоже знаю и тоже по себе, чего уж там. Но у нас же принят целый комплекс гласных и негласных правил и условий, именуемых приличиями, которые для того и существуют, чтобы все наши забавы и утехи оставались в узком и тесном кругу их участников и не становились даже предметом обсуждения в нашей же среде, тем более не выставлялись на всеобщее обозрение. А Альберт старательно эти самые приличия игнорирует, да еще делает вид, что так и надо. Нет, чего-то я тут не понимаю… Вообще, слишком многого я сейчас не понимаю, и это мне не нравится. И все вот это вот непонимание странным образом связано, прямо или косвенно, именно с некой белокурой девицей, которую я и знаю-то без году седмицу, но уже готов бежать с ней хоть на край света. Может, я и правда влюбился?
