момент я испытывал неприязнь к графу, но ему удалось заинтересовать меня, поэтому в голосе моем почти не было раздраженности.
Мы медленно пошли по улице, и он продолжил:
— Покойный князь описывал мне платье, которое купил ей лично, и в котором якобы застал супругу-изменницу. Дело в том, что со слов княгини платье исчезло из ее гардероба несколько раньше названых событий.
— То есть, вы хотите сказать, что Полина Григорьевна не имела возможности быть одета в это платье вообще? — уточнил я.
— Да, именно, — без доли сомнения ответил граф.
— А разве князь не видел ее лица?
За годы общения с переговорщиками я пристрастился к рассуждениям свойственным послам.
— Вот тут-то и начинается чертовщина. Он видел лицо, но не общался с супругой. Я же, с полной уверенностью могу сказать, что Полина Григорьевна не могла присутствовать в том месте, так как собственными глазами видел, как она входила в дом Трубилиных на другом конце города, и в совершенно другом платье. Я слышал ее голос — это была она, да и Трубилины свидетельствуют о том же.
— Вы говорили о том князю?
Меня все более заинтересовывал разговор, раздражение сошло вовсе, словно забыл я о недавнем признании графа.
— Он ничего не желал слышать, будто обезумел. Я никогда раньше не видел его таким.
Граф на некоторое время замолк, словно вновь переживал те минуты.
— Что же произошло дальше? — прервал я его задумчивость.
— Он хватался за пистолеты, просил меня быть ему секундантом. Я заметил, что за дуэль грозит неприятность по службе. Он посмотрел на меня дьявольски, его глаза горели неестественным огнем. И тут он выкрикнул: "Жизнь на кон!", и бросил пистолеты. Мы пошли к Альтбергу.
— Жизнь на кон, — повторил я. — Что ж произошло там?
— Князь арапником хлестанул немца по физиономии. Присутствовали Лепнин и Балашов, так что секундантов разыскивать не пришлось. То, что произошло дальше, иначе, чем чистейшей дьявольщиной я назвать не могу. Я стоял за спиной князя и собственными глазами видел, как он вынул из своей колоды червонную даму, бросил на ломбер, а сверху положил нательный крест. Таким образом, он сделал ставку — жизнь!
— И что?! — невольно вырвалось у меня, потому что граф рассказывал настолько живо и с загадочной интонацией, что из головы моей вылетел конец этой несчастной истории.
— Напряжение было невыносимым. Князь вспотел до кончиков волос, меня тоже прошиб пот. Лепнин смотрел на происходящее с неподдельным ужасом, Балашов крестился. Альтберг раскраснелся так, что полоса от удара арапником почти не выделялась на щеке. Он трясущимися руками срезал колоду и уже был готов предъявить лоб, как распахнулась дверь и в залу вошла Варвара Федоровна, сестра князя. Однако никто не обратил на нее ни малейшего внимания.
— Так что же?! Не томите право, — мне не терпелось узнать, что за дьявольщина случилась в тот вечер.
— Альтберг предъявил трефового короля — у меня камень с души упал. Соником шла дама пик! Князь должен был выиграть! Он уже выдохнул с облегчением, спокойно перевернул свою карту, и… все увидели трефового короля!
— Как так?! — вырвалось у меня. — Такое решительно невозможно!
— Немец аж заплакал, а Варвара Федоровна тут же вышла, будто тень, как и не было ее вовсе. Я после перебрал всю колоду князя, но ни червонной дамы, ни трефового короля не нашел. И еще, кроме меня никто не видел в зале сестры князя! — продолжал граф.
Я не знал, как реагировать. В памяти, однако, всплыли фронтовые рассказы Овечкина о бабушке его: рассказывал он, что на старость лет ворожбой она увлекалась. А так как доводилось мне слышать от няни своей сказы о том, как перед смертью ведьмы передают силы детям или внукам, потому проникся я доверием к Чинскому.
— Так вы считаете… — начал я.
— Ведьма она! — подтвердил Чинский еще не высказанную мной мысль. — Посудите сами: была замужем за немецким бароном Корфом. В четырнадцатом году барон покончил собой, а Варвара Федоровна промотав остатки его состояния, явилась к брату за деньгами. Князь назначил ей содержание, но весьма скромное в отличие от прошлой жизни. Вслед ей прибыл Альтберг. Немец добровольно ехал в Россию зимой! и не в столицу, а в глухую провинцию?! Мне еще тогда его россказни доверия не внушали, а теперь и вовсе.
— Ах, вот оно что! — прервал я Чинского.
В моей голове начала выстраиваться мысль, связующая отдельные рассказы графа в нечто общее. Видимо, Чинский к тому и подводил. Но оставались еще вопросы наследования, о которых я не знал ничего, кроме промелькнувшей фразы полковника об отсрочке до осени.
— А что вам известно о завещательном письме князя? — спросил я.
— Князь написал это письмо в тот же вечер. В нем говорится, что в случае рождения ребенка, он примет все права наследования, а опекуном ему назначается Полина Григорьевна. Если дитя не родится или умрет в младенчестве, то основные права наследования примет Варвара Федоровна, а Полине Григорьевне останется Печенежская усадьба и десять тысяч ассигнациями. До срока обе получают установленное содержание.
— Княгиня в положении?! — вырвалось у меня.
— Да, Полина Григорьевна носит ребенка князя, и я опасаюсь за их жизнь, — выдохнул Чинский.
— Так надо же что-то предпринять! — вскричал я. — Нельзя оставлять такое дело на произвол!
Я был полон негодования. Мной одолела жажда деятельности, но с чего начинать я не знал. Как подступиться к столь щекотливому делу? Как уберечь не рожденное дитя и его мать от ворожбы?
— Думаю, что баронесса сейчас не решится на какие-либо действия по отношению к невестке, уж слишком явное подозрение она навлечет на себя, — высказал я успокоительное предположение, так как приметил, что граф весьма взволнован. — Мы непременно придумаем, что надобно предпринять, — добавил я.
— Благодарю вас, ротмистр. Я не ошибся в вашем благородстве, — ответил Чинский, после чего мы расстались.
Чинский, ускоряя шаг, пошел вперед и вскоре свернул в проулок. Я осмотрелся, определил, что идти мне следует прямо. Но едва двинулся я с места, как приметил большую черную кошку, выскочившую на мостовую. Она, будто в нерешительности остановилась и уставилась на меня. В лунном свете глаза горели страшными огнями. Признаться, мне стало не по себе: ночь, полнолуние, разговоры о чертовщине — и тут черная кошка.
Я поднял камень и запустил в бестию. Попал, чему весьма удивился. Кошка неистово взвыла и стремглав помчалась в проулок — куда свернул Чинский.
Я, почувствовав облегчение, быстро пошагал домой.
Всю ночь мне мерещились дьявольские козни:
Первым явился покойный князь в королевской мантии, со скипетром и державой — точь-в-точь трефовый
