— Я считался со всеми указанными вами трудностями и так именно и понимал свою задачу, Рудольф Антонович!
— Но не имели понятия еще об одном весьма серьезном затруднении. Графиня Бадени хорошо известна в высших сферах Петербурга; Прайс также. Помните, это не подозрительный уже по самой профессии своей медиум-профес-синал, но человек с видным общественным положением, независимый в средствах. Если он выступает в кружках и частных домах, то из побуждений высшего порядка; своего рода апостол оккультизма. И привлечь его к ответственности можно, только имея в руках достаточное количество неотразимых улик. Без этого — ни-ни! Не правда ли?
Тревожной трелью ответил телефонный звонок на столе. Кнопп взял трубку, отозвался, слушал долго, не прерывая, только лицо его темнело, покрывался все новыми морщинами лоб, ниже и ниже спускались брови и чуть дрожала державшая трубку рука; он окончил разговор, наконец. Рассчитанно медленно, симулируя спокойствие, положил трубку на место и, стараясь овладеть голосом, сказал:
— Звонит участковый следователь Красев. В Лесном переулке, недалеко от меблированных комнат «Бояр», обнаружен труп молодой девушки лет 16–17. На шее у нее ранка, из которой как будто высасывали кровь. Ее узнали. Это ученица одной из гимназий, некая Карташова; живет в Лесном же переулке; по-видимому, возвращалась поздно ночью одна!
Зенин яростно сжал кулаки.
— И, конечно, как раз в то время, когда Прайс возвращался с сеанса. Ведь квартира «Общества спиритуалистов-догматиков» всего в двух шагах. Не была ли эта Карташова на сеансе, я приметил там изрядное количество юнцов? Опять это туманное «alibi» Прайса, к которому, однако, нельзя придраться. Следов никаких!
— Ничего в действительности и не обнаружили. Дело пока в руках Семенова, но передается вам, как равно и Кра-сев передает следствие Зорину по аналогии с убийствами в Борках в прошлом году. Едем, однако, может быть, нам удастся что-нибудь обнаружить на месте!
— Сомневаюсь, — хотел возразить Зенин, но не высказал своей мысли, только покачал головой.
Оба вышли. В раннем рассвете хмуро смотрели своими завешенными окнами дома. Спокойным сном спала Москва, не подозревая кровавой драмы, разыгравшейся чуть ли не у подножия одной из ее святынь.
Глава III Жемчужное ожерелье
На Сивцевом Вражке, за решетчатым забором, окруженный аллеями высоких тополей, стоит большой деревянный дом. Против парадного подъезда, посреди усыпанной крупным песком площадки, высоко бьет фонтан. К левому крылу дома прилегает зимний сад. Все построено солидно, прочно, и в то же время барски-свободно. Здесь не выгадывался каждый вершок, дом не строился для сдачи жильцам. Это — дом дворян Лярских, переходивший из поколения в поколение.
Прекрасная обстановка больших высоких комнат, несмотря на первые числа мая, сохраняет еще зимний вид. Картины и мебель без покрывал; на столах изящные альбомы, в угловой гостиной перед большим дедовским креслом стоит корзиночка с начатой работой; в большом зале за белыми колоннами открытый рояль с небрежно разбросанными на нем нотами.
Через неделю свадьба Зои, единственной дочери Ларисы Николаевны Лярской; сегодня же приготовляются к приему матери жениха.
Дверь в зимний сад широко открыта; стол убран цветами; на нем мягко поблескивает старинное серебро и так соблазнительно пахнут редкие в это время года ягоды. Ляр-ская озабоченно осматривает стол. Не хочется ей принять будущую родню хуже, чем она сама была принята у них. Простая, добродушная Мавра Никитишна смотрит на все глазами своего Сережи, а это сегодня у Лярской слабое место: Зоя капризничает. Хоть и влюблен в нее без ума молодой жених, но все же он может оказаться способным разглядеть характер красавицы-невесты; а характер у нее бывает иногда тяжеловат даже для избаловавшей ее матери. Как на грех, именно сегодня выдался такой роковой день. Сейчас Зоя нервно качается в качалке, насмешливо поглядывая на хлопоты матери, — а с ее уст так и сыплются саркастические замечания.
Мать молчит; в эти дни может возражать ей только старая-старая няня, вырастившая когда-то саму Лярскую, ее сестер и братьев, а потом и ее дочь — Зою. Последняя зовет няню шестнадцатым столетием, безгранично любит ее и ее воркотню называет «отголосками минувших времен».
— Что же ты притихла, мама? Обдумываешь, чем бы еще удивить Потехину? О, поверь, на нее больше всего произведут впечатление суровые лица на портретах наших предков и особенно моей чопорной бабки, которая, вероятно, перевернулась в гробу от ужаса, что ее внучка выходит замуж за сына миллионера-купца. Бери лучше пример с няни. Смотри, как равнодушно бродит по комнатам старушка. Она считает, что само право породниться с Лярскими уже высочайшая честь для всякого; а ты хлопочешь, мучаешься!
Вошедшая при последних словах няня поглядела на свою капризницу, на ее притихшую мать и вдруг добродушно засмеялась дребезжащим старческим смехом. Обе они были для нее все еще малыми детками, которые за что-то поссорились.
— Ну ты, озорница, глядеть маленькая, а старших норовишь обидеть. Вот я тебя, постой!.. Что сентябрем-то глядишь? Не бойся, не испугаешь. Покойный твой дедушка на что нравный был, а и то никогда меня пальцем не тронул!
Оперлась няня на палку и улетела мыслями в свое далекое прошлое… Рельефно выделялась на бархатной обивке качалки золотистая головка и изящная, окутанная в белую воздушную ткань, фигурка Зои. Огромные синие глаза, только что метавшие искры раздражения, смягчились, глядя на задумавшуюся древнюю старушку; вдруг она вскочила с качалки, взяла со стола тарелку, наложила на нее самых вкусных вещей и, обнявши одной рукой согбенный стан няни, нежно повела к уютному столику под развесистой пальмой.
— Смотри, какая вкусная клубника, — положила она сочную ягоду в беззубый рот, — займись едой, дорогое 16 столетие, и не грози розгой своей Зое; ведь я уже большая, хотя ты по обычаю и изрекла истину, говоря, что я норовлю обидеть всякого!
— Знаешь, — обратилась она вызывающе к матери, — сегодня я должна как следует проучить Сергея. Никакое образование не может смыть с них этой особенной купеческой складки. Не бывает дня, чтобы он не явился с каким-либо ценным подношением. Я не актриса и не продажная женщина, которую можно прельстить ценными подарками! Сегодня, чтобы проучить его, я навешаю на себя сразу все его подарки и в таком виде встречу его матушку!
— Зоя! — скорбно воскликнула Лярская.
В передней раздался звонок, и через минуту в столовую входил с букетом роз сияющий жених; лакей нес за ним большой сверток. Губки Зои сложились в улыбку, предве-щавщую мало добра. Бедная мать замерла.
