— Слава Богу, слава Богу, это — ВЫ!! Борис Михайлович, дорогой!!
Проходящая к приемному отделению компания из трех старушек, получила возможность наблюдать престранную картину. Огромный молодой мужчина приятной наружности тискает в объятиях затрапезного лысого дедушку в грязненьких штанишках. Дедушка отбрыкивается, лягается и нецензурно выражается. Мужчина пытается деда расцеловать в морщинистые щеки, но дед умело уворачивается.
Картина даже для больничного сквера — занятная. Поскольку за спиной обнимающие парочки, отнюдь не психиатрическая лечебница.
Укоризненно покачивая головами, бабульки прошагали в метре от странных родственников.
— Шеи не посворачивайте, божьи одуваны, — сердечно попросил старушек дедушка-ровесник. Бабушки дружно скроили на минах презрительное настроение, тряхнули пакетиками с бананами, апельсинами и суповыми баночками, и поспешили дальше.
— Отвянь, — сурово попросил Завьялов свое тело.
Тело послушно выпустила Борю из объятий, заботливо одернуло оленей, воротничок олимпийки поправило и радостно заулыбалось.
— Ты кто такой? — убрав из вопроса обращение, грозно произнес Борис.
— В данный момент это не важно, — просветленно хлопая ресницами ответило тело. И Борю тут же вновь накрыло:
— А что здесь важно?! — руки сами собой вцепились в куртку, потрясли тело: — Что здесь важно?! Может быть — температура воздуха?! число и время?!
Простодушно и празднично тело отрапортовало: осветило поставленные вопросы в должном порядке.
— Ты издеваешься, урод? — почти без закипания поинтересовался Завьялов.
— Не понял, — родное искреннее лицо задрало брови вверх.
Борис вздохнул.
— Спрашиваю. В последний раз. Ты кто такой?
— Я не могу ответить на поставленный вопрос, — чистосердечно призналось тело.
— А если в репу? — задумчиво прищурился "бомжара". Завьялов все еще не мог решить, сможет ли он выбить зубы собственной челюсти? Поставить фингал под собственным глазом. Свернуть набок с в о й многострадальный нос.
— Куда? — чистосердечно выпучилось завьяловское лицо. Секунду на нем отражалась мыслительная работа. — Ах, по щеке…, - облегченно завершился умственный процесс. — Я не могу. Ответить. На поставленный вопрос.
Тело горделиво выпрямилось, скрестило по наполеоновски руки перед грудью и даже выставило ножку.
На мощном правом бицепсе тела Бориса Завьялова удобно устроился, обмотанный левый мизинец. Вчера Завьялов прищемил его болванкой. Сегодня утром погоревал, что ноготь вероятно — слезет, но перелома нет. Обмотал ногтевую фалангу обыкновенной технической изолентой и поехал в сервис.
"Нос можно не сворачивать", — мрачно подумал Борис, схватил тело за обмотанный мизинец и крепко вывернул.
По направлению к больнице по проспекту мчалась карета скорой помощи. Сирена скорой оглушительно рыдала. И если бы не этот вой, то вероятно, в сквер высыпали бы не только больничные охранники, но и половина ходячих пациентов.
Завьялов никогда не думал, что его глотка может исполнять такие противные бабьи звуки! Его родное тело завивалось спиралью, неимоверно гнуло коленки и голосило так, что ошалевший от визгливого бабьего концерта Боря, невольно выпустил мизинец!
— Ай, ай, ай, — приседало и корчилось тело, — ай, ай, ай, как же бывает бо-о-ольно!!
Тело приплясывало и извивалось, Завьялов схватил его за шкирку и, едва не упав от тяжести, сумел как следует тряхнуть.
— Еще раз повторить? — наклоняя бомжеское лицо к гримасничающей физиономии, прошептал в исконно родные выпученные очи.
Тело отшатнулось до скамейки, ударилось бедром, плаксиво сморщилось:
— Не надо. Пожалуйста — не надо! От болевого шока остановится в а ш е сердце.
— Не остановиться, — не согласился Борис Михайлович. — Мое сердце и не такое испытывало.
На лице визави отразился уже знакомый мыслительный процесс. Тело кивнуло:
— Согласен. Испытывало.
— Тогда спрашиваю в самый последний раз. Кто? Ты? Такой?
— Иннокентий, — едва не разрыдавшись от унижения и боли, представился ворюга.
— Кеша, значит, — удовлетворенно кивнул Завьялов и выпрямился. Некоторое время глядел на освещенные окна больницы, прислушивался к необычным ощущениям: впервые в жизни он чувствовал в левой грудине неприятное теснение. Запертое в ребрах сердце колотилось о костяную решетку огромным тугим мячом. Удары отдавались в трахее, заполняли уши и даже нос.
Завьялов рванул на шее ворот замызганной футболки под олимпийкой. Продышался. Повернулся к лавочке, где расположилась его любимая куртка.
— И что ты, Кеша, делаешь в моем теле, а?
Кеша закрыл лицо руками — левый мизинец предупредительно оттопырился, дабы избежать болезненного соприкосновения со лбом — и помотал пущенной головой:
— Я не могу, — донеслось из-под ладоней, — я не имею права.
— А я имею — право? — грозно пробасил, превратившийся в бомжа Завьялов. — Я здесь на что-то — имею право?!
— Нет.
Категорический ответ. Учитывая, что Иннокентий пару минут назад приплясывал на корточках, практически — безбашенный. Отважный.
— А если я тебе зубы выбью? — Завьялов подошел к урне, установленной возле лавочки. Достал оттуда пустую пивную бутылку и, помахивая ею на манер бейсбольной биты, поинтересовался: — Тебе когда-нибудь зубы выбивали, а, Кеша?.. Это больно.
Из-под пальцев немного выдвинулся правый глаз, поглядел на вращающуюся в грязной бомжеской руке стеклянную дубинку и опасливо предупредил:
— А это вы себе зубы выбьете, Борис Михайлович.
— Коли что — новые вставлю. Не впервой. Давай колись, придурок, иначе — врежу.
Завьялов размахнулся! Тело взвизгнуло! Скатилось с лавочки, рухнуло на колени перед бомжарой и облапило его ноги:
— Не надо! Не надо! Вы ничего не понимаете!!
— А мне нечего понимать!! Я тебя сейчас, сука, убивать буду!!
Усиливая психологическую атаку, Завьялов уподобился панфиловцу с гранатой, вздел бутыль над головой…
— Не надо!!! — завизжало тело и отпрянуло, падая назад и закрывая голову локтями.
— Говори!!!
— О, Боже!! Я не могу! Я не имею права! Жюли этого не переживет!!
"Панфиловец" Завьялов опустил стеклянную "гранату", минуту занял размышлениями, в результате коих, предложил:
— Давай по пунктам. Ты что-то там талдычил о м о и х, зубах Кеша? Хочешь сказать, я могу их получить обратно?
Кеша убрал локти от лица, опасливо кивнул:
— Такая вероятность — есть.
— От меня что-то зависит?
— Конечно! Да!
— Что?
