Мне отчаянно хотелось разнести что-нибудь к чертовой матери на мелкие кусочки и испепелить их до последнего.
С учетом обстоятельств это представлялось мне не худшим настроем для ведения цивилизованных дипломатических переговоров.
— А! — произнес кто-то зловещим маслянистым шепотом у меня за спиной. — Она не ошиблась. Этот длинный вернулся-таки.
— Только посмотрите на него, — отозвался другой, нечеловечески пронзительный. — Сколько вкуснятины!
— Но нам приказано...
— Приказано, — скорбно вздохнул третий голос. — Но ее здесь нет. Мы съедим его на троих, и ни одна душа об этом не узнает.
— Обеими руками «за», — с готовностью поддержал второй голос.
— Согласен, — произнес, помедлив немного, первый.
Я оглянулся и увидел три силуэта в темных балахонах, уже знакомых мне по вчерашнему нападению на дом Линдквиста. Лемуры. Одеяния их колыхались от дуновения призрачного ветра лениво, словно они плыли не в воздухе, а в воде. Они подобрались ко мне так близко, что я мог разглядеть в тени под капюшонами черты бледных лиц и голодный блеск глаз.
— Держи его! — произнес первый лемур.
И трое из самых злобных и голодных призраков старого Чикаго устремились на новую жертву.
Лемуры бросились в атаку, и я исчез, взмыв вертикально вверх.
— Эй, — окликнул я, вися в воздухе в сотне футов над их капюшонами. — Неудачное время выбрали, салаги, чтобы связаться со мной!
Головы под капюшонами запрокинулись, чтобы посмотреть вверх, но на фоне темного неба, да еще в снегопад, я вряд ли был виден, тогда как их силуэты на белом снегу очерчивались предельно четко.
Я замахнулся кулаком, снова исчез и возник за спиной лемура номер один. Мой кулак угодил ему точнехонько в основание черепа.
— Хрясь! — торжествующе выкрикнул я.
Знаю, в нападении со спины мало чести, зато с точки зрения выведения противника из строя это чертовски эффективно. Лемур сдавленно охнул и полетел в снег — оставшиеся два в панике отпрянули в стороны. Я несколько раз лягнул поверженного парня в шею и голову, дабы он гарантированно попал туда, куда попадают с сотрясением в их потустороннем мире, и все это время буквально визжал от злости.
Мои инстинкты предупредили меня в последнюю долю секунды: я ощутил на затылке холодное дыхание, а в спину ударила волна призрачной энергии. Я исчез, чтобы возникнуть в пяти футах позади моего предыдущего местоположения, и на этот раз приложил все усилия к тому, чтобы возникнуть лицом в нужную сторону.
На моих глазах один из оставшихся лемуров нанес сокрушительный удар кастетом в то место, где только что находился мой череп. Разумеется, врезав в никуда, он потерял равновесие, а я помог ему, лягнув в задницу. Я чуть откинулся назад и представил себе, будто бью коленом по пустой алюминиевой бочке. Пендель вышел что надо, и лемур тоже полетел мордой в снег.
— Кто здесь человек? — рявкнул я распластанным лемурам пронзительным от злости и возбуждения голосом. — А? Кто здесь человек?
С головы у второго слетел капюшон, под которым обнаружился ничем не примечательный человек среднего возраста; судя по выражению лица, он совершенно не понимал, о чем это я. Что ж, логично: кто знает, сколько десятилетий массовой культуры прошло незамеченными этими лемурами? Возможно, они даже не слыхали о том, кто такой Уилл Смит.
— Какой-то я здесь всем непонятный, — пожаловался я.
Судя по всему, в том, что касается элементарной математики, я тоже не орел: пока я изображал Уилла Смита, словно ниоткуда возник лемур номер три и огрел меня по башке бейсбольной битой.
Боль была совершенно неописуемая — на порядок сильнее той реакции на психологическую травму, которой я ожидал. Она сопровождалась чудовищной, олимпийского калибра тошнотой и пятибалльным ураганом замешательства. Я успел еще отстранение подумать о том, что это можно уязвить в буквальном смысле слова. Еще секунда-другая ушли у меня на то, чтобы понять, что я плыву, чуть покачиваясь, а мое призрачное тело повернуто под углом примерно сорок пять градусов к земле. А потом в голове моей грянул гром, и ночь прорезал вопль, полный голода и торжества.
На меня навалились лемуры.
Обжигающе ледяные пальцы сомкнулись на мне стальными тисками. Беспощадные, бесцеремонные руки рывком вытянули меня в горизонтальное положение. Я едва сумел повернуть голову, чтобы посмотреть на третьего лемура.
Ее капюшон тоже свалился. Я увидел женщину непримечательной наружности — не красавицу, не уродину. Вот только глаза у нее были черные, пустые — то есть совершенно пустые. Долгое мгновение она пристально смотрела на меня, трепеща всем телом в предвкушении чего-то отвратительного.
А потом медленно зашипела, вонзила ногти в мякоть моего левого бицепса и оторвала кусок плоти.
Хлынула призрачная — из эктоплазмы — кровь. Моя кровь. Алые капли описывали в воздухе ленивые параболы и застывали на снегу.
Это оказалось больно. Я завизжал.
Все трое лемуров завизжали в ответ, словно дожидались, пока подам голос я. Лемур-самка торжествующе подняла в воздух шмот моей плоти, подставила под него раскрытый рот и стиснула в кулаке. Моя кровь окропила ей губы и язык, и она ахнула от наслаждения, прежде чем опустить его в рот. Казалось, она не ела несколько недель.
Глаза ее закатились на лоб, по телу пробежала дрожь.
— О! — выдохнула она. — Боль. Сколько он испытал боли. И злости. И радости. Да, этот пожил.
— Вот, — произнес второй лемур. — Придержи ему ноги. Мой черед.
Самка оскалила окровавленные зубы и оторвала от моей руки другой кусок, поменьше. Проглотив его, она навалилась всей тяжестью на мои ноги, пригвоздив их к земле. Второй лемур осмотрел меня, словно выбирая кусок посочнее. Потом оторвал шмат от моего левого бедра.
Так продолжалось минут пять — все трое по очереди отрывали от меня по куску сочащегося мяса.
Не буду утомлять вас подробностями. Мне и думать об этом не хочется. Они были сильнее меня, ловчее меня и — как показал опыт — опытнее в том, что касалось ближнего боя по правилам духов. . .
Они меня одолели. Монстры меня одолели. И это было больно.
Так продолжалось до тех пор, пока по снегу не захрустели чьи-то шаги.
Лемуры этого не заметили. Я в общем-то тоже не слишком уж следил за происходящим из-за боли, однако с другой стороны, я не был слишком занят. Я поднял взгляд и увидел одинокую фигуру, бредущую в мою сторону по снегу. Фигура не отличалась особенным ростом, одежду ее составляли белая парка и белые лыжные штаны. Лицо закрывала шапка-балаклава того же белого цвета. В правой руке незнакомец держал большой старомодный фонарь-прожектор — из тех, с пластмассовой ручкой для переноски. Две лампы в нем горели неярким оранжевым светом.
