Тот не отреагировал, как лежал себе, таращась в потолок, так и остался лежать. Хороши порядочки.
Поместив дипломат на тумбочку, Новиков тоже лег и тут же услышал негромкое:
- Кто разрешил?
Скосился на бригадира, тот уже лежал на боку, подперев голову рукой, и изучал его холодными серыми глазами.
- Встань, - всё так же негромко сказал Бригадир. - Не заслужил еще.
- Что: встать и стоять? - не трогаясь с места, уточнил Новиков.
- Встань и стой.
- Это уже дедовщина, - сказал Новиков. - Давно из армии, сынок?
Реакция бригадира была мгновенной: вылетел из кровати, будто подброшенный пружиной, подскочил к лежащему Новикову, ткнул без замаха в нос и почему-то не попал, зато сам схлопотал по печени, отчего, скрючившись, повалился на пол.
- Нокаут, - с удивлением констатировал один из бойцов, увлеченно следивший за происходящим. - Чуваки, Носка завалили.
Тут уже все они вскочили, здорово это у них получилось, слаженно, и кинулись на новенького, каждый готовя свой удар, но через пару-тройку секунд непостижимым образом оказались на полу. Боль пришла чуть позже, сменив жажду крови на покорность судьбе.
- Ну что, связать вас, братцы? - добродушно спросил Новиков. - А то ведь снова полезете драться.
- Ну тебя, братец, нафиг, - сказали бойцы, стараясь не шевелиться, чтобы не ломило. - Накормил по самую маковку.
И надо же такому случиться: именно в этот момент, момент наивысшего позора, в комнату зашел Ростик. Зашел, скривился и произнес:
- Забыл предупредить - поаккуратнее с ним.
Бригадир, ощущая под ребрами резкую боль, а во рту привкус едкого мыла, проворчал:
- Спасибо, уже в курсе...
Спустя полчаса вся бригада сидела на кухне, гоняла чай с лимоном и ванильными сухариками с изюмом. В знак примирения и единения хороша была бы водка, но водка в течение дня не полагалась.
Новиков, переодевшийся в форму чернорубашечников, ладную, надо сказать, и приятную для ношения форму, сидел по правую руку от бригадира Носкова и слушал, о чем тот говорит. Носков же говорил следующее.
В бункере одновременно обретается 30 человек: 6 команд по 5 бойцов. Работа в режиме "сутки - трое", то есть сутки работаешь, трое отдыхаешь. Отдыхаешь, разумеется, дома либо на снимаемой жилплощади, но не в бункере, так как он рассчитан только на 30-40 голов. Оно, кстати, и благоразумно: в случае облавы накрывается лишь текущая смена, прочие же остаются невредимыми. Были ли облавы? Нет, не было, но чем черт не шутит. Оплата 1000 баксов в месяц, поэтому все бойцы держатся за неё зубами.
Схема организации держится в секрете, известно лишь, что наиглавнейшим начальником является Герман Оскарович Штольц, а поскольку вся шатия-братия в округе знает его по имени-отчеству, то скорее всего он свадебный генерал. Настоящий же главнокомандующий известен лишь узкому кругу лиц. Нет, разумеется Штольц обладает огромнейшими правами, тут никто не спорит, и любого из сидящих за этим столом смахнет в помойный бак одним мизинцем, однако стратегических вопросов он скорее всего не решает.
Сказав это, Носков посмотрел на Новикова и добавил:
- Это строго между нами.
- Разумеется, - ответил тот. - С твоими рассуждениями, друг, я целиком и полностью согласен. Станет секретный начальник, как дурак, жить в окружении ночных бабочек и педиков? Ясное дело, не станет.
- Ты, уважаемый, путаешь кислое с пресным, - сказал ему Носков. - Штольц - человек новой формации, он крутой и стилем своей жизни подчеркивает крутизну. Мальчики и девочки - это его бомонд, его постоянное окружение, которое его развлекает, составляет ему компанию во время пиршеств и житейских невзгод. Бомонд всегда разный, трогать его не стоит, Штольца это может рассердить.
- Житейских невзгод? - переспросил Новиков. - Разве у него бывают житейские невзгоды?
- У всех бывают, - уклончиво ответил Носков.
Глава 7. Малиновая коробочка
Показывая полное радушие и расположение, Носков после чая провел Новикова по помещениям бункера. Людей в комнатах оказалось от силы человек десять, остальные, как объяснил бригадир, были на заданиях.
- Какие задания? - спросил Андрей.
- Увидишь, - ответил Носков. - Вот, кстати, и наша оружейная палата.
Оружейной палатой, длинной, узкой комнатой, заставленной и завешанной огнестрельным оружием, командовал мрачный хромой одноглазый детина - лысый, с черной повязкой на выбитом глазу. Новикову он не особенно обрадовался, посмотрел брезгливо, буркнул что-то невразумительное и явно неодобрительное, после чего занес в журнал приема-выдачи стволов.
- Ты ему понравился, - сказал Носков, когда они вышли в коридор.
- Ты уверен? - отозвался Новиков.
- Другим салагам он выдает такое, что уши вянут. Ноги вытирает.
- Сподобился, значит, - сказал Новиков.
Были также в бункере столовая, душевая с десятью кабинками, кабинет информатики, в котором на компьютерах обрабатывались детали операций, комната отдыха с домашним кинотеатром, где на случай особого периода можно было разместить с десяток гавриков, скрывающихся от наших и ваших, то есть от правосудия и от конкурирующей братвы. Еще здесь имелись аж три клозета и, разумеется, раздевалка с личными шкафчиками, запирающимися на ключ.
В столовой из-за демаскирующего запаха не готовили, еду привозили в термосах и судках, остатки складывали в здоровенный холодильник, напоминающий трехдверный платяной шкаф.
В час привезли обед, но перекусить толком не удалось - началась внеплановая операция.
Лысый детина сноровисто выдал заряженные автоматы УЗИ, Носков, скомандовав "За мной", помчался в противоположную от лестницы сторону - к неприметной двери в конце бункера, за которой оказался скудно освещенный коридор с цементным полом. Четверо бойцов, в том числе и Новиков, топая, неслись за ним. "На цырлах", - обернувшись, проорал Носков, вслед за чем все побежали на цыпочках, не гремя каблуками.
Лампочки закончились, Носков, не снижая скорости, врубил фонарь и припустил дальше по темному коридору.
Так они бежали еще минут пять, оставляя позади узкие переходы, бойницы с шумящими вентиляторами, выемки, в которых шевелилось что-то неприятное, мохнатое. Разумеется, это были преломленные тени, по крайней мере так хотелось думать, но вот в одной из таких впадин раздался пронзительный крысиный писк, смолкший на полуноте, затем чавканье, и сделалось как-то не по себе.
Носков остановился у поворота, подождал, пока подтянется последний боец, и вновь рванул вперед. Еще через три-четыре минуты они оказались в подвале жилого дома с едкой кошачьей вонью, каким-то смрадным тряпьем и тухлыми зелеными лужами. Амбре было такое плотное, что в желудке заекало, того и гляди вывернет наизнанку.
