Я вспомнил Картрайта. Консардайн привел его и стоял рядом, пока он не начал подниматься по ступеням. Может, он вернется за мной?
Но он не вернулся. Через полчаса за мной пришли четверо рабов кефта. Два впереди, два позади, они провели меня длинными коридорами и вверх по каменной рампе. Потом остановились. Я услышал звук гонга. Открылась панель. Рабы собирались толкнуть меня вперед, но я отбросил их руки и пошел сам. Панель закрылась за мной.
Я оказался в храме.
Я стоял в полукруге яркого света, заливавшего ступени. Слышался шепот. Он доносился слева от меня, из полукруглого амфитеатра. Я уловил там движение, смутно белели лица. Все сиденья казались занятыми. Мне почудилось, что я слышу голос Евы, шепчущий, зовущий: "Джим!"
Еву я не видел.
Я взглянул на помост. Все было так же, как и тогда, когда я следил за Картрайтом. Блестел золотой трои. На нем сверкали драгоценные скипетр и корона.
На черном троне сидел Сатана.
Рядом с ним на корточках, с улыбающимся дьявольским лицом, покручивая петлей из женских волос, сидел Санчал, палач.
Снова прозвенел гонг.
— Джеймс Киркхем! Приблизьтесь для суда! — раскатился голос Сатаны.
Я прошел вперед. У основания лестницы, в круге света, я остановился. На меня смотрели из черного камня семь сверкающих отпечатков детской ноги.
Охраняя их, по семь с каждой стороны, стояли рабы кефта в белой одежде. Их глаза не отрывались от меня.
Мысли стремительно неслись в голове. Выкрикнуть тайну черного трона тем, кто молча сидит, глядя на меня с полукруглых рядов каменных сидений? Я знал, что прежде чем произнесу десяток слов, петли рабов кефта задушат меня. Сделать бросок вверх по ступеням и схватиться с Сатаной? Они схватят меня на полпути к нему.
Остается только одно. Подниматься медленно. Четвертый и последний раз наступить на шестой отпечаток. Он недалеко от черного трона. Ближе седьмого. Оттуда прыгнуть на Сатану. Вцепиться зубами и пальцами ему в горло. Если доберусь до него, не думаю, что легко будет оторвать меня, живого или мертвого.
Но Баркер? У Баркера может быть свой план. Не похоже на маленького человека прятаться и спокойно дать мне пройти. И Консардайн? Знает ли Консардайн?
И Ева!
Мысли путались. Я не мог думать ясно. Ухватился за последнюю мысль и не отрывал взгляда от горла Сатаны как раз под ухом. Именно туда я вопьюсь зубами.
Но позволят ли мне подниматься по ступеням?
— Джеймс Киркхем, — раскатился голос Сатаны. — На золотой трон я поместил скипетр и корону земной власти. Чтобы напомнить вам о возможности, которой ваше неповиновение лишило вас навсегда.
Я взглянул на них. Для меня они теперь не больше, чем куски раскрашенного стекла. Но с затемненных сидений донесся вздох.
— Джеймс Киркхем, вы предали меня! Вы изменник! Мне остается объявить свой приговор.
Он снова помолчал. В храме наступила мертвая тишина. Она угнетала. Ее нарушил свистящий звук: палач когтями провел по своей плети. Сатана поднял руку, и этот звук стих.
— Но я склонен к милосердию. — Возможно, только я уловил злобный блеск алмазно-твердых глаз. — Три вещи человек ценит превыше всего. В конечном счете именно они н есть сам человек. Все они связаны друг с другом, но все различны. Это душа человека, его личность и его жизнь. Под душой я имею в виду ту невидимую и неизвестно где находящуюся сущность, которую так ценит религия, считая ее бессмертной, что может быть правдой, а может и не быть. Под личностью я имею в виду ego, мозг, который утверждает — я есть я, кладовая памяти, искатель новых впечатлений. Жизнь не нужно определять.
И вот, Джеймс Киркхем, я предлагаю вам выбор. На одну сторону поместим вашу душу, на другую — ваш мозг и вашу жизнь.
Вы можете присоединиться к моим едокам кефта. Выпейте его, и ваша жизнь и ваше ego в безопасности. Время от времени, вы будете счастливы, счастливы с такой интенсивностью, какую в обычных условиях вы никогда не испытаете. Но вы утратите вашу душу! Вы не почувствуете утраты — во всяком случае не часто будете чувствовать. Скоро кефт станет вам более желанен, чем эта обычно такая беспокойная гостья — что у вас внутри.
Он снова помолчал, разглядывая меня.
— Если вы не хотите выпить кефт, поднимитесь по ступеням, — продолжал он. — Если наступите на три моих следа, утратите жизнь, медленно, мучительно, от рук Санчала.
Если наступите на четыре счастливых следа, сохраните жизнь и душу. Но должны будете оставить мне ваше ego, то, что говорит "я есть я", все ваши воспоминания. Это не будет для вас ни опасно, ни болезненно. Я не пошлю вас к зеркалам. Сон — и нож, хитроумно перерезающий там и тут в вашем мозгу. Вы проснетесь новорожденным. Буквально, потому что у вас отнимут, отнимут навсегда, все ваши воспоминания. Как ребенок, вы пуститесь в новое путешествие по жизни. Но с жизнью — и ваша драгоценная душа не пострадает.
* * *
Я опять услышал шепот слева от себя, из темного амфитеатра. Сатана поднял руку, и все стихло.
— Таково мое решение! — провозгласил он. — Такова моя воля! Быть по сему!
— Я выбираю лестницу, — без колебаний сказал я.
— Ваш ангел-хранитель, — елейно ответил он, — несомненно, громко аплодирует вашему решению. Но вы помните, что у ангелов нет власти там, где действуют правила Сатаны? Я знал, что таков будет ваш выбор. А теперь, чтобы доказать вам, насколько безгранично мое милосердие, я предлагаю вам дорогу на свободу — да, с жизнью, мозгом и душой, все нетронутые!
Я смотрел на него, все чувства мои были напряжены. Я хорошо знал, что милосердия от Сатаны ждать нельзя. Знал и тайну ступеней, и от этого еще ясней становилась его дьявольская насмешка. Но какая еще адская выдумка ожидает меня? Скоро узнаю.
— Корни вины этого человека, — Сатана обратил свой взгляд к аудитории, — в чувствах. Он расценил благополучие другого выше моего. Да будет это уроком для всех вас. Я должен быть первым.
Но я справедлив. Других он мог спасти, себя — нет. Но, может быть, кто-то спасет его. Он, возможно, расстанется с жизнью, потому что стал между мною и жизнями других.
Станет ли кто-то между мной и его жизнью?
Из тьмы храма донесся шепот, на этот раз более громкий.
— Подождите. — Он поднял руку. — Вот что я имею в виду. Если кто-то из вас встанет, займет его место и наступит только на три следа, произойдет вот что. Если два сверкающих отпечатка счастливые, оба уйдут свободные и невредимые. И с богатой наградой.
Но если два отпечатка мои — оба умрут, и в тех же самых муках, которые я обещал Джеймсу Киркхему!
Таково мое решение! Такова моя воля! Быть посему!
