— В каких случаях тебе пахнет гарью?
— Что?.. — удивилась было Энца, но потом, поняв смысл вопроса, осеклась. Задумалась.
— Я не знаю, — наконец сказала она. — Я не умею определять. А ты его не чувствуешь, да?
— Нет. Пахнет только пылью.
— Ну… могу только сказать, что он мне не нравится. Он жирный, мерзкий и какой-то липкий. И немного горький, но это, может с запахом трав мешается.
Она с досадой бросила обратно бумаги: испорченные распечатки каких-то договоров и заявок. Спустилась, чтобы поднять и вернуть на место пучок трав.
— Странно, — сказала она, подвешивая осыпающийся пыльный веник обратно.
— Что?
— Она, конечно, сильно ссохлась, но по-моему, это не обыкновенная полынь, а горькая, или белая. Еще вроде бы розмарин. И… ты знаешь, что?
— Ну?
— Горькую полынь используют в основном не для защиты от злых духов, а больше для вызова и контакта с мертвыми. Ну и для очищения, но все равно… Что?..
Джек смотрел сквозь нее, сосредоточенно обдумывая какую-то мысль, неожиданно пришедшую в голову.
— Кресты из рябины на окнах, — сказал он. — Боярышник… что, если они не от наружной опасности, а для того, чтобы что-то не выпустить отсюда? С кем они тут могут разговаривать? Кого покрывают?
Он рывком встал и двинулся в сторону выхода.
— Чего сидим? Надо эту комнату закрытую смотреть! Наверняка, просто наверняка, там какая-то хренота, которую они прячут… Она не использует магию, стоит всегда в тени, а он скрывает свои способности… черт, что там за специализация у него была…
Энца слетела со стремянки, побежала вслед за Джеком.
— Подожди, Джек, — крикнула она. — Давай не будем! Ну, зачем нам эта комната? Нет там ничего!
Джек не слушал ее, стремительно перепрыгивая через ступеньки лестницы. Она догнала его у самой двери, когда он положил руку на задвижку.
— Джек! Подожди, Джек! Да куда ты…
Энца поймала его за руку обеими ладонями.
— Ты с ума сошел? Они же сказали, туда не лезть!
— А ты, как всегда, слушаешься всех, пай-девочка, — огрызнулся Джек. — Ты же сама видишь, тут что-то не так!
Энца, упершись ногами в пол, попыталась оттащить Джека, но это было, как бетонную плиту сдвигать, и только разозлило его.
— Ты дура, да? — вполголоса рявкнул он. — Отойди и не мешай. Ненавижу, когда мне указывают. Да они просто напрашивались на это, когда запретили нам сюда лезть!
— Они не напрашивались! Они просили не заходить!
— Не хотели бы, так заперли бы на ключ, засов и печать Ясеня, а так просто считай, пригласили!..
Джек оттеснил Энцу в сторону и, прижимая ее плечом к стене, чтоб не мешалась, кое-как отодвинул тугую задвижку.
Дверь тихо открылась внутрь, не скрипнув даже. Темно. Дохнуло стылым, сухим воздухом.
Энца притихла, выскользнула из-под руки Джека.
— Джек, может не надо?.. — замирающим шепотом сказала она.
Джек не ответил, он уже заходил внутрь, вынимая телефон, чтобы зажечь в нем фонарик. Энца, помявшись в коридоре, двинулась за напарником и попробовала пошарить рукой по стене: должен же быть выключатель. Круглый пластиковый корпус попался под пальцы почти сразу же, щелкнув сухо при нажатии. Джек вздрогнул от неожиданности, когда под потолком загорелись лампы дневного света.
Загорелись, а потом вдруг медленно пригасли, едва освещая захламленную комнату. Сюда, похоже, относили старую мебель и ставили как придется вдоль стен. В середине комнаты на полу лежал длинный деревянный ящик и стояла пара кресел, обитых потрескавшейся коричневой кожей. В одном из них, повернутом спинкой к двери, кто-то сидел…
Нет, показалось, конечно. Комната ведь была заперта, что тут может делать человек.
И что совершенно точно — на место проведения эксперимента комната не походила ни капли. Воздух был сухой и холодный, как в архиве. Потому и лампы горели слабо — тут были наложены те же сохраняющие чары.
Джек и Энца синхронно выругались, и Энца подумала, что уже не первый раз. Дурная привычка.
Девушка отступила и на всякий случай схватилась за дверную створку: во всех страшных фильмах дверь постоянно захлопывается, оставляя незадачливых героев один на один с неизведанным ужасом. Створка была ледяной на ощупь, так что пальцы даже онемели.
— Может… это шутка? — дрогнувшим голосом спросила она. — Они подготовили ее и ждали, когда мы попадемся…
— Тогда чего они не выскакивают из-за угла и не смеются?
Джек разрывался между разумной осторожностью, отвращением и любопытством.
Подойти поближе и разглядеть? Вдруг действительно шутка…
— Стой там, — велел он Энце. — И смотри по сторонам.
Сам же ровными шагами приблизился к креслу. Фонарик в телефоне пришлось все-таки включить: свет в этой комнате, как и в архиве, был слишком слаб.
Энца одной рукой держала дверь, поглядывая то на Джека, то в коридор. Скандала не избежать, если сейчас вдруг вернутся коллеги. Ей даже казалось, что в коридоре и шаги слышны, и дверь скрипит входная, но все это пустое было, от нервов.
— Энца, — позвал ее Джек изменившимся голосом, нарочито спокойным, и девушку от этого спокойствия продрало морозом по позвоночнику. — Я Альбера нашел.
Он отодвинулся от кресла, ведя фонариком от иссохшего лица вниз по давно уже не пухлому телу в обвисшей одежде, покрытой пылью. У ног трупа стояла небольшая сумка на колесах.
— Уехал на Север, — зачем-то сказал Джек. — Энца, он все это время был тут, прямо у нас под носом.
Энца с ужасом смотрела на него от двери.
— Ты… уверен?..
— Уверен, блин, — огрызнулся Джек. — Он точно мертв. И даже высох, как мумия в египетской пирамиде.
Бедняга покойно сидел на кресле, положив коричневые истончившиеся руки на подлокотники. Голова чуть склонилась к плечу, будто он прилег отдохнуть ненадолго. Проваленные ямы глазниц, кожа, туго натянувшаяся на черепе, истлевшие редкие волосы — тело провело здесь немало времени.
Джек повернулся, ведя фонариком по сторонам.
— А ведь Айниэль до сих пор пользуется его печатью, делая запросы и отчеты, — процедил он, думая о том, что ни запаха нет, ни следов разложения, а значит, на теле Альбера какое-то сохраняющее плетение. Почему оно иссушенное такое? Или заклятье было нанесено, когда он уже стал напоминать урюк?
Размышления помогали сдерживать тошноту. В этой холодной темной комнате — сколько времени сидел бедняга Альбер? А дух его ходил по коридорам, позабыв обо всем… хотя нет. Ведь это он в самый первый день удержал их от входа в эти двери. Не хотел, чтобы его нашли? Чтобы беспокоили?
Что, если его дух — не безобидный сгусток воспоминаний, а нечто более опасное?
