Аттикус бережно усадил меня в кресло и теперь наливал что-то в чашку. Сил не осталось ни на что — даже слушать его было сложно. Хотелось заснуть прямо здесь, свернуться калачиком в кресле, рядом с Аттикусом, он не будет мешать и от Рема защитит…
— Боюсь, что нет, Дайан.
— Что?
— От Рема защитить я не в состоянии.
— Я что, вслух это сказала? — выдохнула я. — Извини… Я не знаю, зачем меня нужно защищать от Рема. Ничего не знаю…
— Не надо извиняться. Я, признаться честно, уже подумываю чаще делиться с тобой силой — столько… доверия. Выпей-ка, полегчает.
Я послушно припала к кружке, и вскоре по телу разлилось приятное тепло, принося с собой силу и проясняя сознание — это была не вода, а какой-то травяной отвар. Но он подействовал, и на мою просьбу повторить Аттикус покачал головой.
— С этим лучше не перебарщивать. Тебе нужно поспать, и станет легче.
Рука разболелась еще сильнее — наверное, меня зацепила ловушка, пока я носилась, ведомая голосом твари. Я поморщилась и наконец вспомнила, что стоит оглядеться.
Кресло, на котором я сидела, окружала слишком аскетичная обстановка. Менее пустым был даже дом Льюиса, который не переносил рядом с собой лишних вещей. Кровать в углу, застеленная невзрачным синим покрывалом, письменный стол, высокая стойка, на которой, очевидно, Аттикус ел, очаг, камин на другой стороне и раковина. Больше ничего — ни полок, ни шкафов. Видимо, он здесь и не жил — я вспомнила богатую обстановку кабинета в Цитадели и согласилась с собственными выводами. Из окна лился вечерний свет от зажженных факелов, и был слышен гул копошащегося города.
— Давай начнем сначала, — вымученно улыбнулась я, закрывая ладонью проступившую кровь на повязке. — Ничего не соображаю. Где мы? Это твоя квартира?
— Квартал Эрмет. Я ведь тебе говорил, помнишь? — Аттикус остановился напротив меня и хмуро посмотрел. — Ты уверена, что хорошо себя чувствуешь?
— Просто устала, — отмахнулась я, не желая его беспокоить, изо всех сил заставляя мозг работать. — И…
— Врешь, — перебил он меня. — Дай мне руку, я посмотрю.
Это вызвало затруднения, и я поспешила переменить тему — только не руку, ее Самуэль залечит, или я сама, только не он. Нет-нет-нет.
— Аттикус! — повысила я голос. — Не надо, ладно? Не трогай меня, все будет хорошо, я немного отойду и побреду домой. Скажи мне лучше…
— Чушь какая, Дайан, — от усталости внезапно не осталось и следа, и Аттикус присел рядом со мной, посмотрел так, что вертевшийся на языке вопрос тут же вылетел из головы. — Взгляни на меня, слышишь?
Я послушалась и едва не утонула в спокойствии. Аттикус так ловко взял в ладони мое лицо, что я ничего не успела заметить и остановить его.
— Помнишь? — он так серьезно смотрел на меня, близко-близко, что у меня перехватило дыхание. — Я не причиню тебе вреда, я на твоей стороне.
Глава сорок первая
Проснувшись, я обнаружила себя в кровати — укрытая одеялом и заботливо раздетая, но не до конца, словно кто-то очень старался соблюсти приличия. Но я все равно покраснела и натянула одеяло по шею.
За окнами стояла глубокая ночь, тишину которой разбивали лишь редкие звуки проезжающих повозок и нервное ржание лошадей. Фристада спала, и я неожиданно поняла, что ужасно по ней скучала. Блуждание в Каирнах продолжалось вечность, и безумно захотелось глотнуть свежего воздуха, почувствовать морской ветерок в волосах, учуять запахи закрывшихся пекарен, узнать, что в городских трактирах не прекращаются извечные драки. Просто окунуться в этот водоворот жизни. И, пожалуй, кофе.
— Аттикус? — неуверенно позвала я и приподнялась.
Он сидел за стойкой вполоборота ко мне, уткнувшись в лист бумаги, и рассеянно улыбался. Как всегда невозмутимый и без привычного плаща немного домашний. Я тряхнула головой, избавляясь от нахлынувших приятных ощущений.
— Привет, — отозвался он. — Забавная карта, будто ее Гус рисовал. Ох уж эти его таланты.
А потом повернулся ко мне и ясно улыбнулся.
Я на секунду закрыла глаза и едва снова не провалилась в сон, но Аттикус уже был рядом и щупал мой лоб.
— Это ты меня раздел, — я даже не спрашивала, и так понятно, но все же стоило обозначить границы. Хотя лежа в чужой постели почти голой сделать это было сложнее.
— Иначе бы ты запуталась в своих лохмотьях, — он пожал плечами. — Но если тебя успокоит, то я не смотрел.
Меня не успокоило, но стало немного проще. Смотреть, на самом деле, было не на что, а Аттикус выглядел уже не таким посеревшим и усталым, как в Каирнах. Сколько же времени прошло?
Квартирка была освещена тремя свечами, а Аттикус улыбался. Я высвободила руку из-под одеяла, поднесла ее к нему и тут же отдернула, покраснев.
— Извини, я… у тебя не будет кофе?
— Не стоит извиняться за каждый чих, — покачал он головой. — Конечно, все что пожелаешь. Но я все же хотел посмотреть твою руку. Впрочем… как ты говорила? Все по порядку?
Он поднялся, пересек комнату и нырнул в сундук, который я раньше и не заметила, выпрямился с рубашкой в руках и протянул ее мне.
— Вполне сойдет за платье, а потом что-то придумаем. Я отвернусь, а ты переодевайся.
Я снова покраснела, но он уже не видел — отошел к стойке, на которой лежала карта.
Рубашка была мягкой, льняной и теплой, и что важно — чистой. Окажись я в подобном положении у Гуса, пришлось бы что-то выдумывать. Стоит вспомнить таракана в бутерброде.
С раненной рукой вышла небольшая заминка, а я с тяжелым сердцем проговорила про себя: Аттикус все знает. И нет смысла скрывать, и разговор об этом предстоит.
— Ты ведь все видел, да? — тихо спросила я. — Не поворачивайся, еще рано.
— Имеешь в виду то, что ты не хотела показывать? — мягко уточнил он. — Извини, но да. Весьма… неожиданно. Но я немного в курсе того, как заключаются браки на Волчьем острове.
Застегивать пуговицы было почти невозможно, успокоившаяся боль в руке вспыхивала с новой силой, стоило ее хоть немного согнуть, но просить Аттикуса помочь — немыслимо. Боги, да я и так раскрылась перед ним, как только возможно.
— Ты обо всем в курсе, — отозвалась я, скрывая смущение и раздражение. — В любом вопросе, какой ни задашь.
— Ну нет, — хохотнул он. — Если ты спросишь меня, каково быть беглянкой с Волчьего острова, я ничего не смогу сказать. Не обижайся… Я не со зла. Ты ведь для этого просила аудиенции у герцога? И поэтому не обратилась к нам, боялась, что с таким рычагом давления мы прижмем тебя еще сильнее?
Пуговицы в порыве злости были застегнуты все, и я осторожно поднялась с постели. Немного шатало и кружилась голова, зато боль почти не ощущалась — так сильно мне хотелось запустить в Аттикуса чем-нибудь тяжелым. Чтобы замолчал, не читал меня, как детскую книгу.
— С чего ты взял, что я хочу избавиться от этого? — голос предательски сорвался. — С чего взял, что знаешь меня?
Он обернулся, явно стараясь смотреть куда-то в сторону, но, заметив, что я стою, посмотрел прямо — без усмешки, без сочувствия. А словно… словно принимая то, кем я была — неприкасаемой, беглянкой, вынужденной сматываться, когда кто-то с Острова появлялся в городе, тощей девицей, полной страхов и неуверенности. И отступил.
— Не злись на меня, Дайан, — тихо сказал Аттикус. — Твои страхи понятны и обоснованы, как и недоверие. Но я хочу помочь, просто помочь. И я все вижу. Если тебя смущает моя привычка говорить все прямо — я постараюсь… впрочем, надо ли?
Он схватил с кресла две разноцветные лоскутные подушки и кинул к прогорающему очагу.
— Садись, прошу тебя. Здесь не ахти как все обустроено, но что-то придумаем. И кофе найдем, и еду. И силы поговорить.
Я послушалась, недовольно, но осторожно сев — повязка на руке была сменена на привычный бинт, явно чем-то пропитанный, но кровь снова выступила, а я, хоть убей, не помнила, где получила рану. Аттикус плюхнулся напротив меня, слегка смущенный и хмурый.
Смотреть на него и хотелось и не хотелось — похоже, побочные эффекты меня не отпустили.
