уже, когда и без того мутное стекло сделалось вовсе темным, притащили бадью и воду. Вода была подостывшей, бадья – не слишком чистой.
- Волосы не мой, - Кэти пощупала волосы. – Не посохнут. Надо было раньше… вот вечно так! Чуть не доглядишь, и все. Но ничего. Вчерась мыла, еще не запачкалися, поди… в общем так. Лезешь в воду и намываешься. После одеваешься.
Эва кивнула.
Страшно. Страх вернулся с новой силой. И такой, что руки немели. Пальцев она не чувствовала, как и холода. И забравшись в бадью просто сидела. Долго. Пока кожа не стала мягкой и морщинистой. И наверное, сидела бы дольше, но снова появилась Кэти.
- Утопнуть вздумала? – спросила она. – Не сейчас. Вона, скоро соберутся… вылезай давай. На от.
И бросила флакон с маслом.
Хорошее. Похожее матушка покупала, для кожи. И странно снова видеть столь дорогую вещь в подобном месте.
- Трися давай. Или мне помочь?
- Не надо, - Эва принялась растираться и только тогда поняла, что замерзла. Напрочь. До самых костей.
- Вот-вот… теперь на.
Ей протянули рубаху столь тонкую, что ткань казалась почти прозрачной.
- А… платье?
- На кой тебе платье? – удивилась Кэти. – Товар должны видеть. И радуйся, что щупать не дам. Пущай сначала купят, а потом щупают вволю, а то ишь…
Эва сглотнула.
Неужели…
- Не дури, - Кэти прищурилась. Взгляд её сделался тяжел. – А то же ж по-разному можно… вона, если хочешь, выпей.
Из широкого рукава появился флакон.
Темный.
И без надписей. И…
- Нет, - Эва покачала головой. – Я… я лучше так. Я справлюсь! Честно!
Вдруг стало неимоверно страшно, что её сейчас заставят выпить это зелье. И она вовсе утратит разум. Или сделает что-то… что-то такое, что исправить будет невозможно.
Хотя она и так сделала много того, что исправить будет невозможно.
Как ни странно, но Кэти лишь чуть склонила голову и кивнула. А флакон убрала в рукав. Сегодня она была в ярко-зеленом платье из мягкого бархата. Лиф его украшали два ряда перламутровых пуговок. Аккуратный воротничок. Простой рукав, слегка присобранный чуть ниже локтя. И белое кружево, что выглядывает из-под бархата.
Ей шло.
И даже изуродованное лицо не казалось таким уж отвратительным.
- Страшно? – спросила она.
И Эва кивнула.
- Очень.
- Все боятся, - Кэти глядела с печалью. – Всегда… сколько бы ни выводили на торги, а все одно… ты, главное, не реви. И не вздумай на колени падать или еще как слабость выказывать. На слабых извращенцы, что мухи на дерьмо слетаются.
Эва сглотнула.
- Покажи себя. Это не ты виновата, что тут. Это они. Все те, кто будут пялится. Понимаешь?
- Нет.
- Поймешь. Или нет.
- Ты… ты ведь можешь просто взять деньги! Попросить у моего брата! Столько, сколько вздумается. Не пять тысяч, а… десять. Двадцать. Сорок, в конце-то концов! Или даже сто!
Эва поняла, что еще немного и сорвется на крик.
- Попросить-то могу, да только… как бы эти деньги поперек горла не стали. Да и то, девочка, не только я тут… если б только я… за мною тоже люди стоят. Важные. Те, которые будут глядеть сегодня, как справляюся. И куда меня. Следом за Матушкой, в канаву, или же ж оставить жить и дела делать. А я в канаву не хочу.
А ведь она, Кэти, тоже боится!
Чего?
Эва не понимала. Спросить… но взгляд у Кэти затуманенный. Уж не глотнула ли она из той темной бутылочки? А если так, то не обезумеет ли?
- Матушка многим приглашеньице послала. И люди приехали. Не выставить тебя – обидеть их. А эти… благор-р-родные обиды не прощают, нет… да и деньжата. Чуется, за тебя можно прилично выручить. Да… только и ты помни. Вздумаешь кобенися, я… я тебя на куски порежу, - последнее было сказано спокойно, равнодушно даже. И Эва поверила, что и вправду порежут.
- Погоди, - она протянула руку, но коснуться Кэти так и не решилась. – Что мне делать? Как… как правильно?
Она и вправду спрашивает о таком? Она же не собирается всерьез… нет, ей наоборот надо вести себя так, чтобы… чтобы никто не захотел купить. Кроме Эдди. Или того, другого человека? Если он придет.
Если не обманет.
Если… как много всего. И она, Эва, не справится.
- Вот, умничка, - Кэти расцвела довольною улыбкой. – Да ничего-то… в общем, сперва будут кой-какие вещички торговать. Матушка сделала запасец, да и от нужных людишек пришло. Вот. Но ничего по-настоящему серьезного. Потом девки пойдут попроще. Которые просто хорошенькие, но из простых. А уж после и настоящий торг.
Торг.
Её, Эву, на самом деле будут продавать? Как… как животное?
- Кроме тебя есть еще кое-кто… интересненький, - Кэти правда скривилась. – Доставили утречком от одного… не важно. Сперва ты пойдешь, а потом и мальчишка. Как скажу, встанешь. Выйдешь. В залу не гляди, один хрен ничего не увидишь. Только твоя часть освещена будет. Так что только ослепнешь. Лучше погляди куда наверх… тогда шея длинною будет. Волосья я тебе заколю, а ты заколочку-то и вытащишь, чтоб рассыпались. Только не сразу, а как поймешь, что торги попритихли. И пройдись. Влево там, вправо. Бочком повернись. Выгнуться бы, да ты толком не сумеешь… и опять же, девка из благородных, а не шлюха.
Эва слушала.
И… и слушала. Просто. Это не про нее. Это не с ней. Это… это просто страшная сказка. А все сказки, даже очень страшные, заканчиваются хорошо.
Должны.
- Так что прогуляешься, покрутишься, заколочку вытащишь и встанешь, чтоб глазки в пол. Они это любят… ну и все.
- С-спасибо, - выдавила Эва.
Кэти вздохнула.
- Дуры мы, бабы… - сказала она. – Как есть дуры… но ничего. Перетерпишь. Глядишь, как-нибудь да сложится. Одевайся. Скоро пришлю кого.
- З-зачем?
Ведь еще не скоро. Ведь есть еще время! Собраться с силами да и просто… и…
- Говорю же ж, аукцион начнется вот-вот. А как начнется, то никому неможно будет ни войти в залу, ни выйти. Но ты не боись, я шальку дам. Не замерзнешь.
Если бы Эва боялась замерзнуть…
Эдди моя идея не понравилась.
Категорически.
- Нет! – рявкнул он, и в свежеобретенном люксе задребезжали окна. – Милисента… это опасно!
А то я не знаю.
Я почесала языком зуб. Вот никогда бы
