пятнадцать или чуть больше и намертво заклинила. Как я не пыхтел, не кряхтел, ничего не получалось.
— Дай!
Я выхватил у пацана телефон. 00:04:56.
Все же что значил этот таймер? Может, я зря тороплюсь?
Кто запер Глашатая? И кто сидит в других клетках? Буйные? Оборотни? Бугимены?
Я сунул руку с телефоном в щель, посветил. Так и есть: слева по стене шли металлические скобы. Самой кабины или клети не было видно, только свисали сверху толстые и пыльные тросы. Значит, кабина внизу. Получается, в бомбоубежище бывают лифты? А с чего я взял, что это подземелье — бомбоубежище? Вдруг это нечто совсем другое? Например, тюрьма для особо опасных преступников, построенная еще при Совке?
Какая разница? По скобам мы выберемся наружу. Выход наверху должен быть, иначе откуда сквозняк?
— Лезь, — сказал я пацану.
— А ты? — сразу же спросил он.
— Я следом.
Он легко пролез в узкую щель, уцепился за скобы. Неизвестно, насколько глубока шахта, в темноте не понять. Не видишь — и не страшно. Я попытался пролезть следом — голова не помещалась, нужно было отодвинуть створку совсем чуть-чуть.
Я напрягся, зарычал, и створка с неохотой немного сдвинулась. Еще полсантиметра! Меня покрыл липкий противный пот — от напряжения, страха и духоты.
Глянул на экран. 00:00:59.
Ну вот, сейчас посмотрим, что произойдет, когда отсчет завершится…
Я снова надавил на створку. В коридоре зашипело, и почти сразу запахло какой-то химией. Защипало в глазах и носу, зашумело в ушах. Ноги стали ватными. Телефон кратко завибрировал: таймер закончил отсчет.
Итак, я не взорвусь, а буду отравлен химической гадостью.
Отрава была сильная: меня повело из стороны в сторону. Я пролез сквозь щель и взялся было за скобу, но остановился. Далеко ли уйду? Газ догонит нас в два счета. Ни я, ни Кирилл не выберемся, сверзимся в шахту.
— Ты идешь? — позвал мальчик из дыры шахты.
— Ты лезь быстрее, не жди меня, — сказал я твердо и громко, отпустив скобу и протиснувшись назад в коридор. Даже страх пропал. Надо же, как приятно быть героем, отдающим жизнь ради других! С одной стороны, страшно жалко самого себя, а с другой, понимаешь, что подохнешь не зря… Это не в реку прыгнуть просто так, от нечего делать, и никому от твоего поступка ни жарко, ни холодно. То, что я жертвую собой, особо не утешало, но все же была разница. Было с чем сравнить.
Я подумал, что надо бы отдать мобильник пацану, на что мне свет в этой огромной могиле? Но Кирилл, судя по шуршанию, уже полез наверх, а времени мешкать не оставалось. Я принялся задвигать дверь, упираясь ладонями в гладкую поверхность, чтобы газ не проник в шахту. Обратно поганая створка двигалась куда шустрее.
Шипение не прекращалось. Воняло сильнее и противнее. Заломило в висках, глаза слезились уже нешуточно, из носа текло, голова кружилась, подташнивало.
Ну вот, подумал я. Пришло время умирать. И как по-дурацки! Не прикончу я Падшего Смра, придется другому Палачу попотеть, если такой найдется.
Повинуясь непонятному порыву, я лег прямо на пол, зажег экран и смотрел, как таймер отсчитывает время в “другую” сторону. 00:00:01… 00:00:03…
00:00.05 я уже не дождался.
***
И снова случился телепорт. Вот я лежу на холодном шершавом полу в полной темноте и таращусь на экран телефона, а вот экран становится нестерпимо ярким и огромным, как небо, и я моргаю, мучительно щурюсь, пытаясь заслониться от этого нестерпимого света, но рука не поднимается.
Вяло подумалось: я на том свете, и не где-нибудь, а в раю. Зря я во все эти дела не верил… Подумалось еще, что я умер давным-давно, еще во времена Первой Волны, вместе с красавицей Валей. Я тогда согласился погулять с ней ночью, и нас прикончили Буйные. И вот, так и не врубившись, что помер, брожу я по лимбу, или чистилищу, или тому месту, где в православии грешники испытывают мытарства… И вот сейчас, после всех убийств, всех грехов и чужой крови, я вознесен на небеса лишь за одно-единственное доброе дело…
Я попытался сесть, но голова закружилась с такой силой, что чуть не вывернуло. Я поспешно улегся назад. Подумал: нет, это не рай. Я не спец по раю, но почему-то уверен, что в раю не должно тошнить. Сквозь прищуренные веки увидел, что огромное и яркое — это и впрямь небо. Пахло не химией и не затхлым подземным воздухом, а свежестью, травой, цветами и сиренью.
На меня упала тень.
— Тим… — позвал голос. — Услышь меня.
Я все-таки открыл глаза. Лежал я на траве, а над головой, заслоняя солнце, возвышался Кирилл. Из-за солнца над его макушкой горел красноватый нимб… Или кровавая корона. Лицо в тени, не разглядеть.
— Прости за испытание, — сказал он, причем голос звучал совсем не по-детски. — Это был необходимый этап твоего развития.
— Какого развития? — прохрипел я. В горле пересохло.
Показалось, что это не Кирилл, а Падший собственной персоной нависает надо мной, притворяясь ребенком. В ушах тихонько пищало.
— Того же, что и я когда-то прошел… в подземельях Царства, о котором люди забыли десять тысяч лет назад.
Что он мелет?
Я прошептал:
— Ты — Падший? Это твое человеческое тело?
Кирилл покачал головой, и солнечные искры вспыхнули в светлых волосах. Все-таки не кровавая корона, а нимб…
— Нет, — сказал он. — Я тот, кто казнил его на Спиральном Кургане.
— Я тот, кто казнил Падшего на Спиральном Кургане…
Голос звучит оглушительно громко, будто мне в уши засунули по громкоговорителю. Восьмилетний пацан передо мной расплывается, как мираж, качается туда-сюда, усмехаясь, лицо то растягивается в широченной ехидной улыбке, то вытягивается в неестественном удивлении, почти отчаянии.
— …я тот… кто… казнил…
Мальчишка повторяет эти слова насмешливо и одновременно угрожающе. Мол, Падшего казнил и тебя казню, Палач!
Я хочу крикнуть: “Врешь ты, шкет! Салага зеленая! Я тебя спас из подземелья!” Но не могу раскрыть рта — губы слиплись намертво, как у Нео на допросе у агентов Матрицы. На меня опускается непроницаемая тьма. И тишина.
Прошло, как мне показалось, меньше минуты, и я очнулся в полутемном помещении на чем-то очень мягком. Понадобилось какое-то время, чтобы сообразить: помещение — это внутренность круглого шатра — или юрты — со стенами из войлока, а я возлежу на нескольких матрасах на полу и груде подушек под тонким пледом. Пол устелен разномастными коврами.
Сколько я здесь валяюсь? Очевидно, дольше минуты. Что-то подсказывало, что даже
