я и сам о себе не знал.
— Что не так, любимая? — лениво поинтересовался я, обняв прижавшуюся ко мне Эльвиру, — Ты только скажи, а уж я постараюсь тебе понравиться…
Бессонная ночь все-таки сказывалась и после интенсивных упражнений мне сейчас очень хотелось подремать. Но рассудок подсказывал, что обещанный кофе и опцию «поговорить», следует все же включить в ближайшие полчаса.
— Ты уже постарался! — со вздохом произнесла моя новая постельная соратница, — Скажи пожалуйста, зачем ты наши с Талгатом отношения разрушил?
Насупленная прокурорская барышня, приподнявшись на локте, нависла надо мной. Эльвира пристально рассматривала юношескую простоватость на моем лице, которую я добросовестно и очень вовремя состроил.
— Довольно-таки оскорбительны такие ваши слова, Эльвира Юрьевна! — добавил я обиды в искреннее выражение своего лица и в не менее искренний голос, — При моих-то чувствах!
— Чего ты мне тут лепишь! — моментально возбудилась неглупая прокурорская женщина, — Какие еще на хер чувства! Я почти в два раза старше тебя! Чего ты из меня дуру-то делаешь?! — сверкая глазами, рассерженная Эльвира вскочила и уселась на постели сбоку от меня.
Что-ж, действительно, что-то увлекся я, не та это барышня, с которой можно поупражняться в сарказме. Скосив взгляд на сидящую в позе лотоса грозу ментов, я увидел то, что меня напрочь отвлекло от психоанализа. Отчетливо почувствовав, как укрывающее меня одеяло, где-то там ниже встает шалашом, я рывком потянул на себя объект своих недавних искрометных шуток. Одновременно правой ногой я отбросил с себя одеяло на пол.
Опять сработал эффект неожиданности и переваливаясь через меня, особо важная Эльвира сомкнуть ноги не успела. Возмущаться содеянным мною она не стала. Вернее, тоже не успела. Приземлившись своим причинным местом на мой указующий перст, токмо пискнула и удивленно вытаращилась. А я сделал вид, что именно этот снайперский бильярдный трюк мною и замышлялся. На какое-то время нам опять стало не до разговоров. И, уж тем более, не до взаимных попреков.
— Сволочь ты, Корнеев! — сообщила мне мокрая от своего и моего пота Эльвира Юрьевна, — Развратный подонок и малолетний мерзавец! — часто дыша, присовокупила она, прерывисто пыхтя мне куда-то в ухо.
— Я знаю, любимая, — тоже через дыхание согласился я, — Ты только слезь с меня, тяжело мне от твоих обвинений! — запыхавшись после длительных скачек, держать на себе четыре с половиной пуда роскошного прокурорского тела было затруднительно.
Отлежавшись и постепенно придя в себя, мы встали, и пошли в ванную. Пока я выбирал в шкафу полотенце для подруги, она уже во всю плескалась под душем.
— А чего своей «Флореной» не воспользовался-то? — кивнула на торчащий вместе с бритвенным станком из стакана тюбик Эльвира, — Не боишься, что я залечу от тебя? — теперь уже она взялась меня троллить.
— При чем же тут «Флорена», душа моя?! — удивился я, — Это крем для бритья, я им бреюсь! — пожал я плечами, — А залетишь ты или нет, так это уж, как судьба распорядится.
— Погоди! — опустила душ и подозрительно прищурилась Эльвира, — Ты же сам говорил, что этим, — она ткнула пальцем в тюбик, — Что этим предохраняться можно?!! Сколько-то там засунуть и ни заразы, ни нежелательной беременности не будет! Говорил ведь?!
— Эля, душа моя, мне кажется, что ты меня опять с кем-то путаешь! — с укоризненной печалью на лице и такой же печалью в голосе покачал я головой, — Ты ведь взрослая и даже в какой-то мере образованная женщина! В областной прокуратуре работаешь! Ну подумай сама, — я взял в руки упаковку с «Флореной», — Нормальные люди с этим бреются, а ты — «зараза, нежелательная беременность», да еще «в себя засунуть»! Вот, что за народ эти женщины! — осуждающе пожал плечами я, — Лишь бы что-то в себя засунуть!..
Я вздохнул и опять покачал головой. Потом положил тюбик на полку и протянул мокрой любительнице сомнительных новаций свежее полотенце.
— Пойдем, любимая, кофе пить! — вздохнул я, грустно улыбаясь, — И не слушай ты больше никого, и не засовывай в себя что попало! Ты, если что, сразу меня спрашивай, а уж я-то плохому порядочную женщину не научу!
— Мерзавец! — взвизгнула стоящая передо мной в ванной мокрая и голая Клюйко, — Ты же сам… Вот же скотина! Не смей меня дурой выставлять! — она направила на меня душ, но уже через мгновение, согнувшись, начала хохотать, — Светка дура… Она ведь поверила! Накупила этого дерьма и предохраняется…
Еще раз пожав плечами, я полез к ней в ванну. Идти пить кофе, не произведя омовения после интенсивных постельных игрищ мне не хотелось. Отобрав у смеющейся Эльвиры лейку душа, я потянулся за мылом.
На кухне мы задержались. Стоило заглянуть в холодильник за сливками и увидеть продукты, как вдруг оказалось, что мы оба хотим есть. Предлагать приличной женщине магазинные пельмени я не рискнул. Пропущенные через мясорубку и залепленные в тесто сиськи-письки-хвост, могли быть восприняты моей легкообидчивой гостьей, как очередной недружественный выпад с моей стороны. Но и на приготовление борща я тоже не отважился. Потому как слишком долгая это процедура. Нарезав в четыре руки все, что было из колбасных запасов, хлеба и сыра, мы сели за стол. Оказалось, что Эльвира Юрьевна обладает завидным аппетитом о совсем не обладает стеснительностью в плане проявления этого аппетита. Пришлось опять лезть в холодильник за яйцами и молоком. Омлет из почти десятка яиц примирил нас уже окончательно.
— А ты чего в Советском делала? — задал я вопрос, поглаживая по плечу примостившуюся в моей подмышке Эльвиру.
— Ничего не делала, — возложив на меня согнутую в колене ногу, ответила она, — Не добралась я до Советского, я вас с Нагаевым увидела, — и вздохнула, — Хотела выемку в БХСС у Пивоварова произвести. А тут ты! Но ты об этом пока не болтай! И вообще, я убить тебя хотела за то, что ты мою личную жизнь разрушил! Мерзавец!
— Как скажешь, душа моя! Не буду болтать! — сквозь дрему согласился я, — И про то, что мерзавец, тоже никому не скажу! Я тебя готов во всем слушаться, ведь это ты у нас главная!
— Гад ты, Корнеев! — равнодушно сообщила мне Клюйко, — Ты, что, совсем меня за дуру держишь?! — она через прищур длинных ресниц вопросительно посмотрела на меня.
— Заметь, любимая, не я это сказал! И хоть за дуру я тебя не держу, но и в этом твоем утверждении спорить с тобой не смею! — перехватить руку Эльвиры я не успел и потому замер, ощутив, как железная длань правосудия сгребла мои причиндалы в горсть…
— Любимая, а давай, поцелуемся? — как можно приветливее предложил я особо важному работнику прокуратуры, обладающему поистине стальной хваткой. И
