По вечерам Диомидов усаживал Ромашова рядом, придвигал поближе пухнущую день ото дня папку с жизнеописанием Петьки и листал ее, рассуждая вслух. Особенно придирчиво он относился ко всему, что касалось лета 19… года. Удалось установить, что в это время у Петьки было много денег. Но источник оставался неясным. Пытаясь уточнить это обстоятельство, Диомидов обратился за помощью в МУР, тщательно просмотрел много архивных дел, особенно внимательно изучал нераскрытые кражи. Однако ничего подходящего не нашел. Конечно, Петька мог украсть деньги и не в Москве. Но в тот год он никуда из столицы не выезжал.
— Занятно, — говорил Диомидов. — Смотрите. Летом у Петьки куча денег. Осенью, растратив их, он крадет бумажник у гражданина Полуэктова и благополучно садится в тюрьму. Где же он украл ту «кучу»? И почему так ловко? Судя по его делам, он в общем-то вор из невезучих. Что-то тут не сходится. А? Уж не оказал ли он какую-то услугу нашему подшефному?
Ромашов соглашался, что это предположение весьма вероятно. Но с какой стороны начать его проверять?
— А с той же самой, — сердился Диомидов.
И утро начиналось с «той же самой». Люди. Лица. Анкеты. Вопросы. Ответы. Десятки людей. Сотни вопросов. Прямых, наводящих, вопросов с намеком и вопросов обходных, похожих на разбитый объезд возле перекрытого шлагбаумами асфальтового шоссе. Пока однажды перед Диомидовым не появился человек с заячьей губой.
— Корешовали с Петькой? — в упор спросил Диомидов.
Заячья губа приподнялась. Это должно было означать презрительную ухмылку.
— Не, начальник, чего не, того не…
— А мне говорили другое.
— Кто? Филя, что ли? Брешет. Он же чокнутый. Два раза в пивной сидели. Было. А так? Не. Чего не, того не.
— В пивной-то Петька угощал?
— Петька. Так ведь это когда было? Или копаешь что, начальник? Так ведь кончился Петька.
— Кончился, — задумчиво сказал Диомидов. — А ты, часом, не знаешь, кто его кончил?
— Чего не, того не. Только мы тут зачем бы? Шутишь, начальник. Не под тем фонарем ищешь.
— Шучу, — заметил Диомидов.
И как бы между прочим заговорил о том, что вот вроде найден пистолет, из которого стреляли в Петьку, и еще кое-какие вещи, которые указывают не то чтобы на человека с заячьей губой, но… Заячья губа только хлопал глазами, слушая Диомидова. Его интеллект никак не мог уловить, что же от него хочет полковник. Понимал он одно: он, Заячья губа, и его кореши тут, конечно, вне подозрений. Кто-то Петьку убил. Этого кого-то ищут. В общем, чуть ли не нашли. А Заячью губу пригласили просто для уточнения некоторых деталей об образе жизни Петьки. Нужно, например, знать, сколько водки мог выпить Петька за один присест. Этот вопрос полковник обсуждал с Заячьей губой не менее десяти минут. Заячья губа вошел во вкус. Заметив это, Диомидов как бы невзначай поинтересовался результатами той давней выпивки. Заячья губа, сбитый с толку и утративший подозрительность, с которой начинал этот разговор, махнул рукой и выразился в том смысле, что та выпивка не показательна. Петька пил мало, болтал, что торопится к сапожнику, который что-то там был ему должен. Он заплатил за угощение, и Заячья губа проводил остаток вечера в одиночестве.
Диомидов отметил в памяти сапожника и перевел разговор в область рассуждений об обуви вообще и Петькиной в частности.
— Конечно, — сказал он, — если у него были мозоли, то к сапожнику лучше. Тут уж без обмана.
Заячья губа, разгоряченный предыдущими воспоминаниями, не сразу сообразил, что беседа уходит в другую плоскость. Обувь его не интересовала. Он заметил, что Петька торопился к сапожнику отнюдь не за ботинками, а, по всей видимости, за деньгами.
И на сцену вдруг выплыло словечко «ксива». Диомидов понял, что речь идет о каком-то документе, который Петька за большие деньги продал некоему сапожнику.
— Стоп, — сказал полковник.
Заячья губа ошалело смотрел на него. Диомидов потребовал подробностей.
— Словили вы меня, начальник, — огорчился Заячья губа. — Но чего не, того не…
Из дальнейших сбивчивых пояснений Заячьей губы вытекало, что он всегда считал Петьку великим трепачом. И тогдашней его фразе про «ксиву», проданную сапожнику, Заячья губа не придал значения. Кроме того, с точки зрения Заячьей губы, этот факт был мелким, не стоящим внимания. Рядовым фактом, одним словом. Потерявшим ко всему еще свою значимость за давностью времени.
— Ну-с, — сказал Диомидов Ромашову, когда они остались одни. — Как мы будем расценивать эту информацию?
— Во всяком случае, — усмехнулся Ромашов, — пища для умозаключений имеется.
— А по-моему, — заметил Диомидов, — имеется умозаключение. Но его нужно просто обосновать.
— Настоящий Ридашев?
Диомидов кивнул.
— Да, — сказал он. — Мы не интересовались писателем Ридашевым с этой стороны. Теперь, когда нам окончательно ясно, что сам он к беклемишевскому делу непричастен, думаю, можно и поговорить с ним. Мне вообще-то не хотелось тревожить этого человека. Но что поделаешь? Хотя… Хотя давайте-ка свяжемся с паспортным столом. Уточним.
Умозаключение подтвердилось. Два года назад писатель Ридашев заявил, что он потерял паспорт. Ему был выдан новый.
— Что и требовалось доказать, — сказал Диомидов. — Кстати, вспомните-ка записную книжку Хенгенау. Именно тогда Зигфрид сообщил данные об Отто Дирксену. А данные-то были старые. Поэтому Отто, предупрежденный Зигфридом, на всякий случай решил обзавестись документами Ридашева.
— Зачем?
— Не у кого спросить, — усмехнулся Диомидов. — Вот поймаем Отто, тогда уж.
Потом им предстояло ответить на вопрос: сколько сапожников в Москве? Потом было много «потом». До тех пор, пока Ромашов не сказал: он!
…Они стояли у прилавка в булочной. В окно был виден дом напротив. Машину Диомидов поставил за угол.
— Он, — сказал Ромашов и передал Диомидову бинокль.
— Вот, значит, когда встретились, — пробормотал Диомидов, разглядывая в окне дома напротив фигуру человека, склонившегося над низеньким столиком. — Однако я где-то его уже видел. Где же? Странно…
Он видел Отто, когда ехал к Зое. Бежевое такси стояло тогда рядом с диомидовской машиной перед светофором…
Человек за окном методично взмахивал рукой с молотком. Изредка он отрывался от работы и бросал меланхоличный взгляд на улицу.
— Нет, не припомню, — сказал Диомидов, опуская бинокль. — Да и не место здесь предаваться воспоминаниям. Опергруппа готова?
— Они ждут звонка.
— Что ж, — сказал Диомидов. — Пора, пожалуй. А то скоро станет темно. Идите. А я понаблюдаю.
