— Тем лучше. Следующий вопрос?
— Это все, ваше величество.
— Как — все?
— Никаких других вопросов придумать не могу.
— Вы меня озадачили.
— Правда? У меня не было подобного намерения.
— Однако же я ожидала большего количества вопросов.
— Не соблаговолит ли ваше величество уточнить, каких вопросов вы ожидали?
— Я ожидала, бригадир, что вы спросите, почему вам раньше об этом не сообщали.
— Ваше величество ожидали этого?
— Да.
— В этом вопросе звучит нотка обиды.
— Возможно.
Кааврен пожал плечами.
— Ваше величество, быть может, капитан и обижается, когда полагает, что повелительница не доверяет ему; но бригадир хорошо знает, что некоторые вопросы следует хранить между императрицей и Державой — в данном случае я употребляю это выражение сугубо метафорически.
— Что ж, вы ответили. Но ведь вы, вероятно, хотели узнать, выразила ли я желание, чтобы госпожа графиня ни с кем не обсуждала этот вопрос, даже с вами?
Кааврен не стал скрывать, что искренне этим вопросом озадачен.
— Ваше величество, об этом мне и спрашивать незачем; графиня уже все рассказала.
— Ах вот как. Что ж, понимаю. Значит, больше вы ни о чем не хотите спросить?
— Больше ни о чем, ваше величество. И позволите сказать, что я чрезвычайно признателен за ту благосклонность, с которой вы позволили мне задать эти вопросы.
— Мой лорд Кааврен.
— Ваше величество?
— Я не могу углубляться в подробности, но граф Сурке — вернее, лорд Талтош — оказал Империи большую услугу во время прошлых затруднений с островом Элде. При этом он нажил себе смертного врага в лице Дома Джарега. Здесь я ничем не могу ему помочь. Но недавно на него напали, и это явно были не джареги. За этим что-то кроется, что-то серьезное. Я хочу, чтобы это было раскрыто, а Империя осталась в безопасности.
— А Сурке?
— Если сможете прикрыть и его, буду весьма благодарна.
— Понимаю, ваше величество. Только…
— Да?
— А так ли это серьезно?
— Что вы такое говорите?
— Ваше величество, я начинаю подозревать, что все это дело — мелочь, банальность, и ничего важного за ним нет.
— Если так, тем лучше!
— И?
— И было бы очень хорошо, чтобы Сурке остался в безопасности.
— Теперь, ваше величество, мне ясно все.
— Прекрасно, бригадир. Тогда на этом и закончим.
Кааврен глубоко поклонился и покинул присутствие императрицы. Вернулся в свой кабинет, велел подать хлеб, сыр и вино, и медленно пережевывая их, размышлял над услышанным.
— Что ж, — в итоге произнес он в пространство, — все равно. Так желает ее величество, а значит, для меня это все равно что приказ. Будь иначе, я занимал бы не свое место. Вернее, в данном случае, два не своих места.
Тем самым он забыл о том, что для кого-то другого могло бы стать моральной дилеммой, и вернулся к своим обязанностям.
На следующий день Динаанд доложил, что леди Саручка приняла предложение. Кааврен ответил, подтвердив уже в третий раз время, день и местоположение, где обещала появиться менестрель.
— Вот и хорошо, — заметил Кааврен. — Теперь мы знаем, где это будет и когда это будет. Единственное, чего мы не знаем — что же это будет.
Далее он спокойно отправился домой и весь вечер провел с графиней за игрой в «четыре клина», а потом за совместным чтением; графиня предпочитала переложения народных легенд, Кааврен же погружался в любимые миры древней поэзии; время от времени они зачитывали друг другу фрагмент или строку.
Как-то графиня заметила:
— Милорд, мне знакомо ваше настроение — легкая улыбка, которая порой вздергивает уголок вашего рта, и глаза, которые словно бы сами собой прищуриваются.
Кааврен оторвался от книги и с улыбкой спросил:
— И каковы же ваши выводы из этой статистики?
— Что вы разгадали тайну или закончили подготовку к операции; или и то, и другое.
— Подготовка завершена, а вот тайну еще предстоит разгадать.
— Не сомневаюсь, вы это сделаете.
— Ваша уверенность вдохновляет меня, мадам.
— Тем лучше.
— До конца придется ждать еще неделю, но все приготовления будут готовы завтра.
— И вы получите результат.
— И буду очень рад, ибо дело это меня изрядно озадачило.
— С нетерпением жду, когда вы все мне объясните, милорд.
— А я, мадам, — ответил Кааврен, — с неменьшим нетерпением жду, когда сумею все вам объяснить.
С этим обоюдным согласием оба вернулись к чтению.
Следующим утром, ровно в девять часов две минуты, в кабинет Кааврена прибыл Пел и был немедленно впущен. Кааврен указал ему на кресло, в которое он и сел. А затем спросил:
— Не будешь ли так любезен поделиться своими планами на следующую торжицу?
— Если ты хочешь их знать, я охотно тебе расскажу.
— Прекрасно, слушаю.
— План такой: я появлюсь за три часа до того, как музыканты начнут играть, и устроюсь у колесника напротив «Совиных лап». Оттуда я смогу наблюдать за всеми прибывающими.
— А потом?
— А потом, когда все соберутся, войду туда.
— И когда войдешь, что будешь делать?
— Столкнусь с теми, от кого хочу получить ответы.
— Ты один?
— А кто мне еще нужен?
— Но ты же сказал «столкнусь»?
— Да. И, поскольку там окажутся все, кто нужен, будет весьма странно, если я не смогу узнать, кто, что, и почему делает.
— А когда узнаешь?
— Сделаю то, что покажется уместным.
Пел покачал головой.
— Это не то, чего я ожидал, друг мой.
Кааврен пожал плечами.
— Когда мы в прошлый раз беседовали, я тоже ожидал совсем не этого.
— Итак?
— Пел, чего ты хочешь?
— Того, что лучше для Империи, разумеется.
Кааврен рассмеялся.
— Я порой забываю, что ты личность совершенно не честолюбивая, дражайший мой премьер-министр.
— Ты прекрасно знаешь, Кааврен, что честолюбие у меня есть. Но я знаю, что удовлетворив его, теперь моя цель — доказать себя достойным положения, к которому меня привели честолюбивые устремления.
— Друг мой, тебе не стоит доказывать мне справедливость своих деяний, и мы изрядно отклонились от темы разговора.
— Ничуть, Кааврен.
— Как так?
Пел вздохнул.
— Тема эта касается исключительно блага Империи.
— Дорогой мой Пел, если ты хочешь, чтобы я что-то сделал, тебе следует сказать, что именно, и тогда я смогу это сделать.
— Не сделал, друг мой. Узнал.
— Мне представляется, что мы узнаем, что происходит, когда все заинтересованные личности сойдутся вместе.
— Ты так полагаешь?
