надоели. Пока однажды на глаза не попалась статья в папиной газете «Таймс» о новой группе художников, известной как «Братство прерафаэлитов».
2 Они рисовали библейские сюжеты, сказки Шекспира и тому подобное, а также использовали для работы живых моделей. Словно струя свежего воздуха ворвалась в мою жизнь. Вот чем я хочу заниматься! Рисовать, как они, жить, как они, быть, как они!
После прочтения заметки я искала любое упоминание о прерафаэлитах в газетах. Прятала статьи об искусстве вместе с кистями и красками. Читала «Иллюстрейтед Лондон Ньюс», и даже «Панч», хотя отец не одобрял этой газеты. «Таймс», а иногда и другие издания, частенько критиковал моих героев, полных решимости перевернуть мир искусства. Но чем больше критики они получали, тем интереснее становились для меня. Их прогрессивность будоражила, мое желание подражать им росло. Я мечтала жить в Лондоне и участвовать в дебатах о настоящем искусстве с невероятно красивым, судя по фотоснимкам в газетах, Данте Габриэлем Россетти3, или с Джоном Милле4, у которого было доброе, дружелюбное лицо. Должна признаться, я смутно представляла, где могли бы проходить обсуждения. У меня сложилось неловкое представление, что художники, восхищавшие меня, проводили много времени в пабах. Но я знала, что обрету смысл жизни, проведя время с ними.
— Почему, мисс Харгривз, — скажет мне Данте или Джон, — вы — сила, с которой действительно приходится считаться.
Я восхищалась не только мужчинами. Я читала, что натурщица Элизабет Сиддал5, которая по слухам состояла в любовной связи с Россетти, тоже занялась рисованием. О, как же мне хотелось быть похожей на нее! Иногда в минуты тщеславия казалось, что у меня такие же длинные рыжие волосы.
Люди считают, что быть рыжей — к неудачам. Но Лиззи убедила окружающих в красоте медных волос. Она не прятала их под шляпкой. Поэтому, находясь вдали от неодобрительных глаз отца, я тоже начала распускать локоны при любой возможности. Свободно развевающиеся волосы мешали мне и частенько раздражали, но входили в мой план, как и авантюра с рисованием на пляже. В конце концов, если Лиззи Сиддал смогла стать художницей, то почему я, Вайолет Харгривз, не могу?
Погруженная в мечты об успехе, я стремительно наносила мазки краской. Кисточка летала над бумагой. Сегодня я рисовала то, что видела. Пейзаж. На картине уже были сделаны наброски Филипса, задрапированного в простыню, словно в королевскую мантию, с короной на голове, найденной в старой коробке с одеждой. Он всегда горел желанием попозировать мне. Парнишка был очень добр, что радовало, но, с другой стороны, не скрывал ли он за своей любезностью ненадлежащие чувства ко мне? Отец придет в ярость, если узнает об этом. И в бешенство, если увидит, чем я сейчас занимаюсь. Он лишь неохотно соглашался закрыть глаза на мое увлечение при условии, что я дома и не мешаю. Если бы не его поездка в Лондон на неделю, я ни за что не осмелилась бы выйти на пляж с мольбертом.
Нанеся белую краску на гребень волны на картине, я замерла, рассматривая живое море.
— Король Кнуд повелевает приливом?6 — раздался голос позади меня.
От неожиданности я подпрыгнула, чувствуя, как вспыхнули мои щеки. Застигнутая врасплох, я была в ужасе, что привлекла чужое внимание.
— Простите, не хотел вас напугать, — извинился красивый взрослый мужчина, с добрым, умным лицом.
Я уставилась на свои ноги, не зная, что сказать. Неодобрение отца для меня не прошло бесследно: я не умела легко и просто беседовать о своем увлечении.
— Очень красиво, — произнес незнакомец. — Ваша работа?
Я беспокойно кивнула, чувствуя, как ярко-синие глаза оглядывали меня.
— Классический сюжет вы поместили в реальный пейзаж. Очень интересно!
— На меня оказало влияние «Братство прерафаэлитов».
Мужчина кивнул, внимательно изучая картину.
— Конечно. Я вижу.
Я едва не задохнулась от возбуждения. Он видит?
— Обожаю их. — Мои слова цеплялись друг за друга. — Они чудесны. Хочу научиться рисовать детали, как художники братства. Цвета и формы природы…
Я остановилась, понимая, что сбивчивая речь едва ли имела смысл.
Но молодой человек приподнял свою шляпу и улыбнулся:
— Эдвин Форрест.
Взяв себя в руки, я кивнула:
— Рада познакомиться с вами, сэр.
Ложь! На самом деле я хотела, чтобы он поскорее ушел.
— Прошу прощения, — продолжил мистер Форрест. — Я давно гуляю и мне очень жарко. Вы не против, если я отдохну немного возле вас?
Не дожидаясь ответа, он снял шляпу и сел на большой камень недалеко от меня.
Я была в шоке. Мне не нужны зрители. Тем более мужчина. Тем более красавчик. В присутствии незнакомых людей даже в спокойном расположении духа я отличалась стеснительностью и заторможенностью, что уж говорить о моем состоянии сейчас.
— Пожалуйста, продолжайте рисовать, — попросил мистер Форрест. — Интересно наблюдать, как рождается картина.
Я растерялась, но, не желая спорить, снова взялась за кисть. Попыталась проработать волны, но не могла сосредоточиться под чужим взглядом, горячим, как солнечный луч. Мои руки мелко дрожали. Наконец, я вздохнула.
— Не хочу показаться грубой, сэр. Но не могли бы вы продолжить свою прогулку?
Невозможно поверить! Я прямо, без обиняков выразила свое желание. Но понимание, что время идет, отец скоро вернется, и шанс порисовать на пляже будет упущен, придало храбрости.
— Мне очень жаль, мисс…
Я натянуто улыбнулась:
— Харгривз. Вайолет Харгривз.
— Мисс Харгривз, примите самые искренние извинения за то, что прервал ваше занятие. — Мужчина похлопал по камню, ослепительно улыбаясь. — Знаю, ваше время драгоценно, но не могли бы мы немного поговорить. Я интересуюсь искусством и думаю, мы можем быть полезны друг другу.
До чего он хорош! Несмотря на желание рисовать, я села рядом, натянув подол платья пониже. Было тепло, и мне вдруг захотелось снять нижнюю юбку и пробежаться вдоль прохладного моря. Я бросила застенчивый взгляд на нового знакомого, задаваясь вопросом, как бы он отреагировал, если бы я так поступила.
— У меня много друзей в Лондоне, которые любят искусство, — заговорил молодой человек.
— Да? — Я вежливо попыталась показать интерес.
Мистер Форрест смотрел сквозь море, будто пытался что-то вспомнить.
— Джон Эверетт…
Он замолчал, а я не смогла удержаться:
— Милле? Вы говорите про Джона Эверетта Милле?
Мужчина вновь сверкнул улыбкой. Я почувствовала легкое головокружение. Неужели от солнца?
— Именно! Вы знакомы с его работами?
Мое сердце на мгновение остановилось. Он знает Милле? Моего кумира?
— Милле? — задыхаясь от волнения, произнесла я. — Конечно, мне знакомы его работы.
— Как известно, он поддерживает молодые таланты. Может, у вас есть еще подобные картины?
Я кивнула. Три готовых и много набросков. Перед глазами все кружилось,
