Я спрашивал у людей вокруг меня, когда должен быть следующий поезд. Большинство не ответили. Некоторые были так далеко, что, казалось, даже не поняли вопроса. Наконец, человек в разорванном и прожженом деловом костюме, все еще заботливо цепляющийся за свой портфель, сообщил мне, что никто давным-давно не видел поезда. Общее ощущение было таково, что все поезда остановились, как только началась Война. Я мог это понять. Поезда были напуганы. (Возмоно,они и начинались как чисто механические творения, но с годами они развивались, и сейчас все они были совершенно точно живыми и по-своему разумными). Наверняка, они спрятались где-то за пределамиТемной Стороны, боясь войти в нее.
Я активировал свой дар и, найдя ближайший поезд, призвал его к себе. Мне больше не нужно было беспокоиться, что Лилит найдет меня через мой дар. К тому времени, когда она будет здесь, я планировал быть уже далеко. Использование дара далось мне легче, чем когда-либо прежде. Теперь, когда я знал о нем правду. Словно... он перестал сопротивляться мне. Я позвал, и поезд пришел, всю дорогу громко протестуя. Я закрыл мой дар, заглушая ворчливый ментальный голос поезда.
Наконец, он взревел в метро, и платформа содрогнулась от его прибытия, - длиная, сияющая серебряная пуля, холодная и безликая. В длинных стальных вагонах не было окон, лишь тяжелая усиленная дверь выделялась на блестящем металле. Но на длинных стальных боках были потертости, царапины и даже несколько глубоких борозд. Люди удивленно зашевелились и забормотали. По старой традиции считалось, что поезда неприкасаемы. Первый вагон замедлил ход и остановился прервался, его двери открылись прямо передо мной. Я шагнул внутрь. Людей на платформе устремились за мной, но я повернулся и взглянул на них, и что-то из старых историй обо мне остановило их на мгновение. Этого было достаточно, чтобы дверь с шипением вновь закрылась. Снаружи забарабанили кулаки, пока громкие голоса их владельцев выкрикивали угрозы и мольбы.
Я проорировал всех и сел. Они не могли идти туда, куда собираюсь я. Было здорово сесть и снять нагрузку с ног. Дать отдых ноющей спине на кожаном сиденьи. Устал, я так устал... Я позволил голове наклоняться, пока подбородок не уперся в грудь... но я не мог позволить себе уснуть. Я должен был оставаться начеку. Поезд был уже начал двигаться, оставляя позади злые и разочарованные вопли с платформы.
Воздух в вагоне было чистым, неподвижным и холодным, почти как в холодильнике. Я глубоко дышал, наслаждаясь им. На стальной решетке пола были брызги крови, а на стене напротив меня - следы сажи, но вряд ли стоило обращать на это внимание после всего, сквозь что мне пришлось пройти. Я расслабился, уселся поглубже на черном кожаном сиденьи и повысил голос.
- Поезд, тебе известно, кто я такой, поэтому – никаких дискуссий. Вези меня прямо в Шэдоус-Фолл. Без остановок и без объездов.
- Не хочу, - произнес тихий голос из скрытых динамиков. Он походил на голос покалеченного ребенка. – Это больше не безопасно. Пойдем со мной, спрячемся на запасных путях. Там, в темноте, мы будем в безопасности.
- Никто больше не в безопасности, - безо всякой злости ответил я. - Я должен попасть в Шэдоус-Фолл.
- Бесплодные земли стали опасны, - с сожалением сказал поезд. - Места между пунктами назначения взбудоражены Войной. Не заставляй меня делать это, Джон Тэйлор.
- Мне тоже не хочется этого делатьЯ боюсь, как и ты. Но если я смогу попасть в Шэдоус-Фолл, есть шанс, что я смогу все это прекратить.
- Обещаешь?
- Обещаю, - соврал я.
Поезд, набирая скорость, покинул Темную Сторону.
В бесплодных землях все стало очень плохо. Поезд атаковали снова и снова, в нарушение всех старых договоров, обычаев и охранных грамот. Сначала это были только громкие звуки и случайные толчки, когда поезд наскакивал на что-то, чего там быть не должно было, но потом что-то ударило снаружи по вагону, в котором я ехал, что-то достаточно большое и тяжелое, чтобы проделать значительных размеров брешь в усиленной стальной стене. Я выпрямился на сиденьи, рывком выходя из полусна, в который погрузился вопреки желанию. Что-то било по вагону еще и еще, сначала по одной стороне, потом – по другой, а потом оно даже какое-то время топталось по крыше, оставляя на стали глубокие вмятины. Удары становились все тяжелее, а вмятины глубже, сталь прогибалась внутрь под силой ударов. Я встал, почувствовав, как скрипят мои мышцы, и на всякий случай вышел в проход между рядами кресел.
Стена слева от меня затрещала и раскололась, разделенная пополам длинной неровный трещиной от пола до потолка. Впервые я услышал голоса снаружи, говорящие: «Впустите нас! Впустите!» Ничего человечески-ничтожного в этих голосах не было. Это были звуки, похожие на столкновение гор, так могли говорить обозленные и доведенные до старческого слабоумия древние боги. Щель в стальной стене медленно расширялись, по мере того, как что-то раздвигало ее снаружи. И сквозь нее, заполняя пролом сверху донизу, на меня пристально смотрел единственный огромный чудовищный глаз, каким-то образом держащийся рядом, не отставая от мчащегося поезда. И в этом пристальном взгляде не было ничего, кроме ужасного, злобного безумия.
Я заставил себя приблизиться к ужасному глазу, глядя в него в упор, а, подойдя достаточно близко, изо всех сил ударил в него кулаком. Раздался вопль, похожий на рев паровозного гудка, и глаз внезапно исчез. Сквозь дыру в стене была видна только тьма, и врывался воздух, настолько холодный, что мое лицо мгновенно покрылось инеем. Больше не было голосов и стуков в стены вагонов.
Поезд продолжил движение, и мы оставили позади это место. Наступившее безмолвие сгущалось, словно предвестник чего-то еще более плохого. Сидеть мне не хотелось, и я стал прохаживаться взад и вперед по узкому проходу, вглядываясь раз за разом в длинную щель в стене. Странный неземной свет вдруг полился в вагон, и мы попали в другую фазу, другое измерение. Свет становился все резче и ярче, пока не начал обжигать мою неприкрытую кожу, заставив меня отступать от него. Тонкие лучики жгучего света проникли сквозь не замеченные мной раньше мелкие пробоины в стенах и потолке, и мне с трудом удалось не попасть ни под один из них.
Снаружи доносились звуки, которые я не мог определить или распознать. Они напоминали мне каких-то механических птиц и действовали на нервы, как ногти, скребущие по школьной доске моей души. В вагон сквозь зазубренную щель в стали под растущим снаружи давлением начал проникать внешний воздух. Он нес с собой запах раздавленной крапивы, густой и удушливый. Он обжигал мне рот и нос, и я убрался от пробоины, борясь со рвотными позывами. Я крикнул поезду, чтобы ехал быстрее, и свернулся клубком на полу.
