облегчение, она тоже переживала, вернусь ли. Кстати, правильно переживала. Найдись у меня хоть одна уважительная причина сбежать…
Одна причина есть всегда, это Люба. Если бы дело касалось веселья, как недавно, я знал бы, что делать, но сейчас игры кончились, речь шла о карьере и дальнейшей судьбе. Маша сформулировала идеально: «Отключаем предрассудки, включаем сострадание и помощь ближнему. Ничего принципиально нового не произойдет».
Именно.
Объект сострадания и помощи ждал меня в одном конце эмалированной ванны, наполненной примерно на треть, я перешагнул бортик и сел с другого края, спиной к крану и дырке верхнего слива. Со стороны ситуация выглядела дико, но я смотрел на нее изнутри. То, куда я смотрел, не было предметом искушения, мне вспомнились слова Любы-номер-два: «Сейчас ты не мужчина, а специалист важного косметологического направления. Ты же не стесняешься врача? И врач не стесняется делать свою работу». Маша подбодрила меня словами с похожим смыслом:
– Реакций организма не стыдись, я понимаю, что я женщина, а ты мужчина. Опустись на колени, сядь на пятки.
Я сел, как она сказала, ноги погрузились в горячую воду, плавки намокли. Глаза глядели под воду, на место предстоящей работы. На взгляд непрофессионала бритье не требовалось. Будь это так, у Маши не случился бы приступ паники. Я понимал, что чего-то не понимаю, но чего не понимаю, лучше и не понимать. Мы сидели в ванной лицом друг к другу, я на коленях, чуть возвышаясь, Маша – полулежа, с разведенными к бортикам ногами, ягодицами под водой почти упираясь в мои колени. Сейчас пригодилась бы устанавливаемая сверху скамья. Сделать ее просто – взять доску длиной в ширину ванны включая бортики, ближе к одному краю прибить поперечное ребрышко-ограничитель, чтобы упирался изнутри в верхнюю часть ванной и не давал доске соскользнуть. С другой стороны ограничитель не требовался, там самодельная скамья упрется в стену. Подходящие доски продаются в магазине стройматериалов и даже в хозяйственных. Предложение по улучшению процесса «помощи» я оставил при себе, поход в магазин – это время, а у нас его нет. Маша – капитан корабля, действий и команд я жду от нее.
– Готов?
– Да. – Я взял с бортика приготовленный Машей флакон с пеной.
Безгрешной Евой, вкусившей запретного плода, но не понимающей обретенной порочности, Маша, глядя мне в глаза, съехала спиной на дно ванны, ее ягодицы взобрались на мои сдвинутые над уровнем воды колени, а ноги разошлись к бортикам ванной.
– Так должно быть удобнее. Приступай.
«Любовь как алиби
Или
В голове моей опилки… но — красивые»
«Спасибо поэтам, что они есть. Или были. Главное, что они умели облечь в красивые формы не совсем красивые слова и поступки, иногда совсем некрасивые, прямо скажем — гадкие и похотливо-пошлые, мерзкие, не приличествующие нормальному человеку, который считает себя культурным и нравственным. Иначе мы утонули бы в море прямых и режущих по живому чудовищных фраз, льющихся из уст ничего не стесняющихся соплеменников — если бы не они, Пииты, властители дум и душ, проводники высоких идей, вечно живые включенные лампочки Ильича. Но обидно, когда кто-то из самозваных творцов (до хоть я, например) присваивает себе звание единственного кто разбирается в жизни. Вот Милновский Винни-Пух, первый рэпер-фристайлер в истории, на ходу сочинявший свои шумелки, пыхтелки, кричалки, сопелки и вопилки, не настаивал, что несет в своем творчестве всю мудрость мира. Наоборот, при первом же удобном случае сей гений словотворчества отмечал, что в голове у него не мозги, а опилки. Современным авторам шумелок и пыхтелок, расползающихся по сети, такие чуткость и скромность совершенно не свойственны, каждый мнит себя гением. Вот, повторюсь, опять же, я. Что ни текст, то размашисто-длинное неудобоваримое откровение, грешащее однобокостью и дилетантизмом. Философ, блин. Гегель недоделанный. Как будто легко понять, что я хочу сказать. Как того же Гегеля. И… Смутная и кошмарно-смелая мысль: а сам-то — понимаю?! О чем вещаю? Что хочу и имею сказать?
Проору во все горло, чтобы потом не повторяться: я ничего не хочу сказать и, тем более, ничему не учу. Я фантазирую, а уж как получается — Бог мне судья. Если выходит неплохо — я рад. Если отвратительно — рад буду переделать и извиниться за неудачность или неуместность того, что вырвалось. Но — прошу отметить — вырвалось от души, от всего сердца, от того, как она и оно все воспринимают, думая, что понимают правильно. Что, как мне кажется, в какой-то мере должно меня прощать. В общем… К чему я все это?
Прошу прощения. За все».
И опять я не отправил Любе написанное. Из-за общего духа и, особенно, из-за концовки. Если человек просит прощения – значит, в чем-то виновен. Возникнет вопрос «в чем?»
Есть знаменитое изречение: «Если твой глаз соблазняет тебя – вырви его». Поступай я так, остался бы слепым. Из-за недоступности Любы глаза и прочие части тела искали удовольствий на стороне. Вчера судьба подкинула мне их вдоволь. Когда мои работы на основной площадке и окружающих территориях были закончены, Маша, как и Люба-номер-два в той же ситуации, развернулась ко мне тылом и встала на четвереньки.
С Любой-номер-два я на этом этапе сломался. С Машей сломаться было нельзя. От помощника требовалась помощь, меня попросили решить казавшуюся нерешаемой проблему – я помогал. Ничего личного.
Фотографирование для портфолио показалось детскими цветочками. Я не верил в то, что происходило, а от меня ждали действий. Помощи.
Ох, Маша. Ух, Маша! Эх, Маша… Как шутливо говорил папа, глядя на маму, «ах, какая женщина, мне б такую». Сознание заклинило в чувственном трансе.
А руки работали. Вопреки всему. Глаза и мысли – это одно, а понимание необходимости – другое, чувство долга у меня превыше всего. В том, что случилось, виноват я сам, цепочка причинно-следственных связей началась с меня, с моей внезапной эмоциональности и вызванной ею неосмотрительности. Не сделай я недавно того, что сделал, мы с Машей не оказалась бы в ванной в столь двусмысленной позиции.
А с другой стороны… Не сделай я недавно того, что сделал, мы с Машей не оказалась бы в ванной в столь двусмысленной позиции. Представляй я заранее, к чему приведет легкая травма руки Маши перед ее работой, разве не попытался бы устроить нечто подобное задолго до сегодняшнего дня?
Об этом лучше не думать.
Я трудился в поте лица и остального, Маша терпеливо принимала мою невероятную услугу. Наверное, со стороны все выглядело естественно, беззаботно и совершенно непринужденно, а внутри… но
