Бриггс замолчал, и за него продолжила Стерлинг.
— Но у нас достаточно доказательств для суда. Двенадцать присяжных, — произнесла она. Она играла с числами, перенимая его образ мыслей. — Дюжины репортеров. Конечно, там захотят быть и семьи жертв…
— Они вас уничтожат, — произнес Бо.
— Да? — переспросила Стерлинг. — А может они уничтожат тебя?
Эти слова попали в точку. Я заметила, как Бо напрягся, стараясь удержаться от желания обернуться в ожидании нападения.
— Расскажите ему историю, — подсказал Дин. — Начните с того дня, когда его нашли в пустыне.
Мы с Дином привыкли использовать наши способности для поимки убийц. Но кроме этого, профилирование помогало их ломать.
— Я расскажу тебе историю, — произнес Бриггс. — Историю о маленьком мальчике, которого нашли едва живым в пустыне, когда ему было всего шесть лет.
Дыхание Бо ускорилось.
— Никто не знал, откуда он появился, — продолжил Бриггс.
— Никто не знал, чем он был, — произнесла я. Бриггс повторил мои слова Бо.
Мы не знали наверняка, как Бо провел первые шесть лет своей жизни, но у Дина была теория. Несколько дней назад я гадала о том, видел ли Дин себя, глядя на Бо. Я думала о том, что будь Н.О. молод, его профиль не слишком отличался бы от учеников Дэниела Рэддинга.
Ты не просто наткнулся на схему. Ты знал, что должен найти её. Всю свою жизнь ты искал её. А причина, по которой ты этим занимался, скрывалась в тех шести годах.
— Вы не знаете, о чём говорите, — голос Бо был не громче шепота, но он прорезал воздух, словно нож. — Вы понятия не имеете.
— Мы знаем, что они не хотели тебя, — Стерлинг решила добить его. Убийства Бо перевели схему секты на новый уровень. Он привлек их внимание, напал на них, показал, насколько он достоин. — Они бросили тебя умирать. Ты был недостаточно хорошо для них, — на несколько секунд Стерлинг замолчала. — И они были правы. Только посмотри на себя. Ты попался, — её взгляд скользнул по его оранжевому комбинезону и наручникам. — Они были правы.
— Вы понятия не имеете о том, что я, — голос Бо дрожал от эмоций. — Вы понятия не имеете о том, на что я способен. Как и они. Никто не знает, — с каждым словом он повышал голос. — Я был рожден для этого. Остальных вербуют взрослыми, но Девятка всегда рождается в их стенах. Дитя братства и Пифии — кровь от их крови. Девятка.
— Для него Девятка — это имя, — произнес Дин. — Титул. Скажите, что он ему не принадлежит. Скажите, что он его не заслуживает.
— Ты не Девятка, — произнесла Стерлинг. — И никогда не будешь Девяткой.
Бо поднял скованные руки к собственному воротнику. Он ухватился за свою рубашку и грубо стянул её с плеч. Под ней на его груди красовалось несколько неровных, полу заживших порезов, которые вскоре могли стать шрамами.
Семь крохотных кругов складывались в семиугольник вокруг креста.
Я перестала дышать. Этот символ — я знала этот символ.
— Семь владык, — на лице Бо не было эмоций, но в его голосе звучала ярость. Он провел пальцами по семиугольнику. Семь кругов. — Пифия, — он прижал палец к ране и провел им по вертикальной черте в кресте. Когда он проделал тоже с горизонтальной линией, его руки дрожали. — И Девятка.
Символ. Я знаю этот символ. Семь кругов и крест.
Я видела его вырезанным на крышке простого деревянного гроба, найденного на перекрестке грунтовой дороги.
— Твоим единственным желанием было стать Девяткой, — агент Стерлинг продолжала давить на него. Я почувствовала, как немеют мои конечности. Мои глаза застилала темнота.
— Дин, — тяжело выдохнула я.
Через миг он оказался рядом со мной.
— Вижу, — сказал он. — Дыши ради меня, Кэсси. Я вижу его.
Символ, вырезанный Бо на собственной плоти, был вырезан на гробу моей матери. Невозможно. Двадцать первое июня. Не дата Фибоначчи. Моя мать умерла в июне.
На экране руки Бо не переставали дрожать. Его пальцы напряглись. Он принялся царапать собственную шею. Его спина выгнулась. А затем он упал на пол и забился в конвульсиях.
Крики. Звук доносился словно издалека. Он кричал. А затем он стал издавать булькающие звуки, захлебываясь кровью, капавшей с его губ. Его ногти яростно царапали его собственное тело и пол.
Яд.
— Дыши, — повторил Дин.
— Нам нужна помощь! — крикнула Стерлинг. Бо кричал, Стерлинг кричала… и наконец, конвульсии прекратились. Наконец, Бо замер.
Семь крохотных кругов складывались в семиугольник вокруг креста.
Я заставила себя вдохнуть. Затем ещё несколько раз.
Потрескавшиеся губы Бо двигались. Он посмотрел на Бриггса в последний миг просветления.
— Стать Девяткой… — с трудом произнес он. — Стать Девяткой не было моим желанием, — он говорил, словно ребенок.
— Тебя отравили, — сказал ему Бриггс. — Ты должен сказать нам…
— Я не верю в желания, — пробормотал Бо. А затем его глаза закатились, и он умер.
ГЛАВА 60
Бо отравили, — я мысленно произнесла эти слова, но всё равно не поняла их. — Секта убила его. Найтшэйд убил Бо. Бо, вырезавшего на собственной груди символ — символ, который кто-то другой вырезал на коробке с останками моей матери.
— Моя мать умерла не в дату Фибоначчи, — произнесла я. — Это было в июне. В июне нет дат Фибоначчи, как и в июле…
В какой-то момент я осознала, что Майкл и Лия уставились на меня, Дин обнял меня, и я ослабла в его руках.
Моя мать исчезла пять лет назад — шестого июня. На неё напал человек с ножом. Тот год был годом яда. По схеме, орудием убийства был яд. Убийцей был Найтшэйд. Ножом орудовали за шесть лет до того, в Нью-Йорке. Убийств с помощью ножа не должно было происходить на протяжении двадцати одного следующего года.
Ничего в смерти моей матери не подходило под схему — так почему же на её гробу был вырезан этот символ?
Я выбралась из рук Дина и нашла свой компьютер. Я открыла фотографии — ярко-синий саван, кости, ожерелье моей матери. Я снова и снова ударяла по клавишам, пока не нашла символ.
За моей спиной стояли Лия и Майкл.
— Это?..
— Семь владык, — произнесла я, заставляя себя провести рукой по кругу. — Пифия, — вертикальная черта. — И Девятка.
— Семь владык, — в дверном проёме появилась Слоан, словно призванная одним упоминанием чисел. — Семь кругов. Семь способов убийства.
Я оторвала взгляд от экрана и взглянула на Слоан.
— Я всё не понимала, почему способов убийства всего семь, — глаза Слоан опухли, лицо было бледным. — А не девять.
