Песте искривил губы.
— И ты по-прежнему уверен, что женщина?
Инквизитор пожал плечами.
— Отравление всегда было уделом тех, кто не мог носить оружие: клириков, медиков, менял-финансистов и женщин. Но духовных лиц при дворе немного — я, каноник Дженнаро Альбани, духовник герцога Жан Матье, да мой блудный духовный сынок Соларентани. — Песте кивнул. — В церковном сообществе обвинения в употреблении яда выдвигались против тех, кого стремились устранить или отодвинуть, ибо очиститься от таких обвинений весьма непросто. Но травить статс-даму никому из нас не надо. Далее — медики. Цицерон и Плиний Старший утверждали, что ни одна профессия не дает столько отравителей, сколько врачевание, ибо, чтобы приготовить яд, нужно уметь готовить лекарства.
— Следовательно, Бертацци или Анджело… подкуплены? — Песте улыбнулся уголком рта.
— Для убийства герцога — могу поверить, это должны быть солидные деньги, но для убийства придворной дамы — нет. Что до менял-финансистов, то в веках люди скромного происхождения иногда продвигались далеко. Их, разумеется, ненавидела старая знать. Но Тронти в замке не было — он в Венецию мотался, только сегодня приехал.
— Стало быть, — подхватил шут, — поэтому ты подозреваешь женщину.
— Не только. Но ещё Гораций писал об отравительнице Канидии, которая ходила на кладбище за костями мертвецов и собирала ядовитые растения. То же самое делала и Локуста. Главные отравители варварских времен — женщины. С ними связано больше половины отравлений в сочинении Григория Турского. Лет сто назад ремеслом отравительницы занялась неаполитанка Тоффана… Одна из адских смесей этой фурии, раствор мышьяковых кислот, по ее имени и названа. К тому же я рассуждаю логично — проще всего убить той, что постоянно рядом и чье присутствие не замечается…
Песте знал, что инквизитор не любил женщин, видя в них источник искуса и смущения для монаха, и кивнул.
— Ну, и кто же это?
— Это особа, которая одинаково хорошо владеет манерами придворной дамы и ухватками матерой преступницы, Чума.
Шут изогнул левую бровь и почесал за правым ухом. После чего, сообщив Лелио, что ждёт его на ужин, направился на кухню.
Инквизитор же продолжил свои изыскания и тут походя нарушил свои должностные обязанности. Обнаружив интересующий его фолиант на нижней полке, Аурелиано раскрыл его прямо на полу, опустившись рядом на доски пола, и читал до тех пор, пока его не вывел из задумчивости скрипучий голос интенданта Тиберио Комини. Правда, обращался интендант вовсе не к нему, ибо не видел его за стеллажом, а к молодому писцу, коего пристроил месяц назад в библиотеку сам Портофино, сжалившийся над нищей вдовой, умолявшей пристроить сына Паоло в замок. Она боялась, что тот может пойти по стопам старшего брата, увы, разбившего материнское сердце….
Мальчонка был тих и кроток, завоевал любовь Росси монашеским прилежанием и усердием, но вот беда — юнец был весьма смазлив, и беда уже подстерегала его. Эмилиано Фурни и ловчий Паоло Кастарелла, целыми днями ошивавшиеся около библиотеки, пугали его. Ключник Джузеппе Бранки тоже окидывал молодого писца масленым взглядом. Но это было пустяками. Теперь заявившийся к нему под вечер интендант Тиберио Комини, глядя на него пакостными глазами, тихо сообщил, что если он не хочет, чтобы всем стало известно о том, что его брат — вор и разбойник, он, Комини, согласен забыть об этом, если тот будет разумен и навестит его под вечер…
Паоло побледнел, как полотно, и едва не упал в обморок, но тут из-за дубовой полки появилась тёмная фигура в истрепанной рясе и едва не довела до обморока мессира Комини. Мессир Аурелиано Портофино ласково спросил интенданта, не желает ли он, чтобы под вечер его навестил он, инквизитор Священного Трибунала? А может, он хочет сам посетить под вечер камеру Инквизиции? Затем, вытолкав интенданта из библиотеки, жестом грубым и даже безжалостным ненароком спустил его с лестницы, после чего, даже не обернувшись на лежащего под лестницей, направился к шуту на вечернюю трапезу, где рассказал о случившемся и сообщил, что поленился оттащить тварь в Трибунал, ибо не хотел пропустить ужин.
Песте знал о склонностях Комини, ничуть не удивился рассказу приятеля, но, услышав о поступке Лелио, изумился. Поленился доставить в Трибунал? Шут несколько раз недоуменно сморгнул. Аурелиано раньше не склонен был пренебрегать своими обязанностями. Но замечаний Чума делать не стал, и разговор приятелей снова закрутился вокруг убийства. Песте поведал о видениях графа Даноли и о том, что узнал от Дианоры Бертацци.
— Дианора считает, что это мужчина. Но если предположить, что прав ты… Кто из фрейлин? Лавиния делла Ровере? Силы духа этой особе не занимать, но её ручонки тоньше паучьих. Она не смогла бы поднять тело на кровать. Джованна Монтальдо? Пока Ипполито был на приеме, ей, конечно, ничего не стоило пройти к Черубине, но зачем ей травить Верджилези? Она со всеми фрейлинами и статс-дамами в добрых отношениях. Дианору я исключаю. Глория Валерани? Нелепо. Бьянка Белончини… Святой Грациано! Нет ничего, на что не была бы способна эта блондинка, но убийство? Девица Монтеорфано? — Песте покачал головой, — не верится. Илларии Манчини, Флорианы Галли и Розины Ордаччи не было в замке — не их дежурство. Виттория Торизани? Зачем? Бенедетта Лукка? Смешно. Тощая Тассони? Она надорвалась бы, таская труп. Франческа Бартолини исключается — вся челядь её видела и зубоскалила. Джулиана Тибо? Она в другом крыле. Её никто не видел. Диана Манзоли? Она живет рядом с Тибо. И зачем ей Черубина? Гаэтана Фаттинанти… — Шут задумался. — Хм… Нет ничего, неподвластного этой особе, и Черубину она ненавидела…
— Фаттинанти? Гаэтана? Сестра Антонио? — Аурелиано Портофино тяжело задумался.
— Ты сказал о властолюбии, алчности, злобе, зависти и мстительности… Первое исключается. Алчность? Гаэтана не бедна. Злиться она умеет, но завидовать Черубине?… Отомстить? За что?
Альдобрандо Даноли наутро чуть пришел в себя. Вчерашний морок убийства сначала показался приснившимся, но постепенно воспоминание вернуло его к событиям ночи. Это был не сон. В памяти всплыли уродливый труп на постели, визг Франчески Бартолини и её обвинение Грандони в убийстве, тяжёлые глаза подеста и точившие ножи бесы.
Вчера он сказал д'Альвелле, что убийца — подлец. Сегодня понимание этого проступило ещё отчетливей, в памяти тонким контуром обрисовались растерянные остекленевшие глаза отравленной, память очертила и бессильный жест рук умерщвленной. Черубина ди Верджилези не ждала смерти. Но теперь Даноли осознал и проблему, стоявшую перед подеста. Убийца — хладнокровный негодяй, но в палаццо Дукале сам Альдобрандо видел лишь троих чистых, а значит, найти убийцу среди снующей придворной камарильи будет не легче, чем отыскать зеленый лист в летней древесной кроне, чем иголку — в стоге сена.
