— Что? — спросил Самохин. — Снять, что ли? Атлет склонился и потянул шнурок ботинка на его ноге.
— Уже разувают, — проворчал помощник, скидывая туфли.
Балерун подал деревянные сандалии с веревочками, а толстуха приблизилась к ним, незаметно переступая ногами под одеянием, и опрыскала кистью руки, ноги и, в последнюю очередь, голову. Все эти приготовления напоминали некий древний ритуал, отдающий Востоком, однако Самохин успел заметить, что сосуд у нее явно из магазина сувениров, а кисть — не что иное, как кисточка для бритья, насаженная на деревянную ручку.
Вот только запах был незнакомым, приятно терпким и смолянистым.
Толстуха встала в глубоком дверном проеме и поманила их рукой. Вместо дверей там оказалось три занавеса из шуршащей ткани, и, преодолев последний, Самохин увидел полуосвещенный квадратный зал, естественно, без окон, с таким же глубоким сводчатым дверным проемом, обрамленным красным деревом. Из обстановки была только одна широкая кровать, точнее, ложе из того же красного дерева с мелким резным узором эротического толка, застеленная бордовым покрывалом. Такая мебель года четыре назад внезапно появилась в элитных московских магазинах: какой-то находчивый бизнесмен отыскал в Индии свалку, куда выбрасывали старую отделку храма, — там тепло, и потому на дрова хлам не пускают, свез ее в Россию и стал делать кресла, такие вот кровати и даже троны с сюжетами из Камасутры.
Правда, говорили, сидеть и спать на них было опасно, мучили сексуальные кошмары.
Зал был пуст, тусклые бра на стенах создавали полумрак, чувствовалось движение воздуха, пахло, кажется, сосновой смолой. Женщина знаком остановила пленников в центре и сама встала чуть сбоку, смиренно опустив голову, — кого-то ждали.
И тот, кого ждали, появился бесшумно и незаметно, возможно, потому, что бра над дверным проемом излучало более тусклый, по сравнению с другими, свет. Было ощущение, что он возник, как привидение, но прежде послышался его низкий, какой-то булькающий от густоты бас:
— Здравствуйте, господа… Пожалуйста, поставьте два сиденья.
Пока полуобнаженная толстуха ходила, в зале висела могильная тишина, и то ли лампочки разгорелись ярче, то ли Самохин попросту присмотрелся в полумраке, поскольку наконец-то различил контуры человека, стоящего в сводчатом дверном проеме. Отделка из красного дерева над его головой напоминала нимб.
— Добавьте света, — попросил тот же голос, когда женщина принесла две низких банкетки с той же храмовой отделкой.
Света добавили, но с ним начались какие-то фокусы: лампочки мигали, создавая иллюзию отблесков пожара и ветра, и эта цветомузыка, вероятно, должна была давить на психику пленников и одновременно придавать фигуре хозяина пирамиды властный и, по возможности, зловещий вид. Однако через несколько секунд свет выровнялся и Самохин увидел мужчину лет за пятьдесят, правда, уже полулежащим на кровати. И ничего зловещего в нем не было — круглолицый, мешки под глазами, под шапочкой в виде монашеской скуфейки прослеживались глубокие залысины, тяжелые, мясистые уши и немигающий взгляд.
— Представьтесь, пожалуйста, господа, — пробулькал он.
— У вас наши документы, — поспешил заметить Плюхач, ничуть не смущенный этим театральным антуражем. — Что тут представляться?
— Ах, да… Принесите их документы. Толстуха удалилась, и снова повисла безмолвная пауза — рассматривали друг друга. Когда паспорта оказались в руках хозяина, он включил лампочку в изголовье, внимательно полистал страницы, вроде бы даже на свет посмотрел.
— Кто из вас Людвиг Летувнинкас?
— Я, — отозвался Плюхач.
— Скажите, а где вы так хорошо овладели русским языком? Я совершенно не слышу акцента.
— Родился в Сибири, в Красноярском крае. Послевоенные ссыльнопоселенцы. Там написано…
— И воспитывались в детдоме?
— Почему в детдоме? — Он играл простака. — В семье у нас говорили на русском…
— При задержании у вас нашли пистолет… Почему вы ходите с оружием в чужой стране?
— Для личной безопасности.
— А почему вы все время молчите, Всеволод Римасович? — он перевел тяжелый взгляд на Самохина. — Не знаете языка?
— Пока что не вижу предмета для разговора.
— Как же не видите? Вы похитили наш жемчуг и пытались скрыться. Теперь вы у нас в гостях… Разве это не предмет?
— Да, это предмет.
— Так спрашивайте что-нибудь. Например, что с вами будет? Или просите отпустить, кайтесь. Вы же взяли чужое?
— Мы нашли эту коробку на улице, — согласно инструкциям помощника, сказал Самохин. — Это не воровство.
— Кто же ее бросил? — Хозяин повернул голову к женщине. — Вы когда-нибудь видели, чтоб на наших улицах стояли коробки с жемчугом? Анаши скромные литовцы утверждают, что такое бывает.
Прибалтийская легенда рушилась на глазах: судя по самоуверенному тону, хозяин много чего знал и наверняка заготовил какие-то сюрпризы.
— Но я вам верю, — вдруг будто бы сдался он. — В России все возможно, и вам просто повезло, потому что я знаю, кто украл. Или, вернее, хотел украсть. Будьте добры, приведите сюда воров.
Толстуха молча скрылась за занавесом.
Несмотря на черный мешок, надетый на голову человека, Самохин сразу же узнал долговязую фигуру Хлопца. Рядом с ним стоял невысокий, плотный человек, скорее всего камнерез Власов…
— Откройте им лица, — велел хозяин пирамиды. — Перед вами настоящие воры… Но что странно, по документам они тоже приехали из Литвы и почти в то же время. Скажите, вы случайно не встречали этих людей?
Генерал щурился от света и озирался. Он явно видел Самохина, однако делал вид, будто не знает здесь никого. Власов стоял с опущенной головой, демонстрируя вздыбленные на затылке волосы.
Легенда развалилась в прах, и продолжать дальше игру не имело смысла.
Самохин переглянулся с Плюхачом — тот демонстративно вздохнул.
— Можно было и без вступления, — отозвался Сергей Николаевич.
Хозяин встал с ложа, и сразу стало видно, что он невысокого роста, упитанный, с круглым, выпирающим животом.
— Мне доставляет удовольствие наблюдать, как люди мне лгут. Не зная того, что лгать мне нельзя. Но вы меня не развеселили, господа, ваша легенда оказалась безыскусной. Кто придумывал? Наверное, вы, генерал? Как старший по званию?
Хлопец сверкнул глазами и отвернулся.
— Мы с вами еще побеседуем, — пообещал хозяин. — Да, генерал, у вас сейчас полоса неудач… Но сегодня же вечером вам повезет. Я сделаю вас самым счастливым человеком. Вы обретете наконец-то духовное умиротворение. Уведите его в мой кабинет. А вам, господин камнерез, предстоит работа по специальности.
