Но найти нужную улицу — это полбеды. Вот выйти на нужного человека в таком городе гораздо сложнее. Хотя, с другой стороны, затеряться здесь — тоже не проблема. Павел уже не один раз возвращался из Москвы с добычей. Но на то и знаменитое Пашино то ли шестое, то ли еще какое чувство, чтобы выискивать то, что другие не нашли. Именно это необъяснимое «нечто» заставляло его всякий раз выходить на нужных людей, подбирать нужные слова, делать так, чтобы люди сами открывали двери и сами отдавали в руки искомое, или, по крайней мере, клали вожделенный предмет на видное место, а там уж оставалось только свою руку протянуть, или взять чужими руками. Конечно, случались и проколы. Например, три года назад, когда Паше пришлось удирать от не самых симпатичных ребят, раскапывавших в лесах под Питером оружие времен Второй Мировой. Конкурировать с ними было опасно: их много, а он, Пашка, предпочитал работать в одиночку. Иногда брал себе помощников, но очень редко. Ведь любой помощник со временем может превратиться во вредителя или конкурента… Взять того же горе-бегуна, который не смог по-человечески удрать из Восьмерки от москвичей. Ситуация получилась наиглупейшая, да и Андреас тогда ничего не заплатил, кроме смехотворного задатка: письма-то ему так и не достались. Одна надежда: достать саму Книгу.
Но с Книгой получалась странная почти мистическая история: всегдашнее чудо-чутье подводило Пашу. Обычно объект своих поисков представлялся ему в виде человека со своим, особым характером. У этой Книги характер был прескверный: она не давалась в руки, маячила где-то на горизонте, поддразнивала издалека и снова исчезала, словно растворяясь в тумане. Вместо нее в руки неожиданно и неизвестно откуда прыгали совсем другие предметы, а Она, воспользовавшись этим, снова ускользала. Никто и никогда не вел себя так! Обычно вещи прятались, но очень неуклюже, как дети, играющие в прятки. Сам за занавеской стоит, а тапочки виднеются… Поиграют в прятки как умеют, и в конце концов, покорно идут прямо в руки. Но эта Книга оказалась такой капризной дамочкой, что поймать ее — значит прягнуть выше собственной головы! Это уже не столько вопрос денег, сколько вызов Пашиному таланту!
Да и потом это ведь такой заказ, что при всем желании не откажешься… На Новом Арбате кто-то толкнул его в бок, недовольно огрызнувшись, вместо того, чтобы извиниться.
— Сам сволочь, — невозмутимо ответил Паша. Он по-прежнему бродил там, куда глаза глядели и куда ноги несли. В этой пестрой толпе он пытался найти и собрать в цельную картину свои собственные мысли. Обычная прогулка по московским улицам, на первый взгляд тупая и бесцельная, могла помочь забыть очередную неудачу и выработать план дальнейших действий. Но какое-то смутное ощущение не давало этим мыслям собраться воедино. Прислушиваясь к себе, Паша пытался выловить это ощущение. Как всегда, самая трудная задача — это понять, что у тебя творится в душе, там, откуда идут все тайные сигналы.
Хождение туда-сюда продолжалось достаточно долго: Паше пришлось пройти весь Новый Арбат вплоть до того самого места, где он смыкается со Старым. Улица казалась слишком большой и от того ненастоящей: вывески Казино, крикливые витрины магазинов, яркие краски, кич, дешевка! Все вокруг напоминало нагромождение все тех же детских игрушек, только очень и очень большого размера… Так и хотелось, чтобы откуда-то возник огромный младенец, вроде Гаргантюа и начал перестраивать эти гигантские здания в новые башенки. И когда Павел представил себе этого гигантского младенца, переставляющего местами части домов на Новом Арбате, то, наконец, ощущение из смутного и размытого стало концентрированным и четким. Паша понял: он ищет эту Книгу не один. Кто-то мешает ему. Оставалось только выяснить — кто именно. А потом — как этого человека отстранить от поисков. Желательно, не вызывая лишнего шума и ничьих подозрений…
Первый снежок наконец-то убелил улицы нашего многострадального мегагорода. Здесь, на Верхней Радищевской, которая плавно перетекала в Нижнюю Радищевскую, все же кое-где сохранился дух старой Москвы. Дух, наверное, это не совсем то слово… Пахло, как и везде, бензиновой гарью, чем-то отвратительно резиновым и намокшей уличной пылью. Но все же этот поворот улицы, стремящейся под уклон, эти кое-где отреставрированные старые здания, — все навевало уютные мысли о том, что давным-давно, когда меня еще на свете не было, это был обыкновенный город, размеры его соотносились с антропометрическими данными человека. Когда-то почти везде стояли одно— или двух этажные особняки, где за ситцевыми (или какими еще там?) занавесками пили чай из самоваров, дворы и вправду были дворами, и там цвела сирень (моя мама любила мне про это рассказывать…). Еще не было сталинских высоток, прорубленных проспектов и помпезно-имперского стиля в архитектуре. И все улицы были примерно такими же. И точно так же первый робкий осенний снежок серебрил мостовую, прятал под собой грязь…
Знаю, что это ребячество, но иногда я видела почти как наяву, что я сижу за этими самыми ситцевыми занавесочками в костюме конца девятнадцатого века,. А какая-нибудь Глаша или Марфуша скоро подаст мне чай. Вот она входит, неся горячий самовар на вытянутых перед собой руках. Уютно светит керосиновая лампа. Никакого тебе радио или телевизора — только обычные домашние шумы создают музыку повседневности. Впрочем, вся эта моя мечтательность нужна была мне для того, чтобы как-то побороть тревогу. А я ведь обещала Володе… Нет! Я обещала больше не заниматься всякими убийствами, кражами-пропажами, а насчет научной работы никакого уговору не было. Я всего лишь шла в Иностранку посмотреть одну книгу… Да, это немного выходило за рамки моей темы, книга касалась истории перевода. Неужели я не могу себе позволить в свободное время посидеть в читальном зале и поинтересоваться историей перевода? Просто так, кругозор расширить… Никто не запрещал… К тому же немецкий я подзабыла, надо бы освежить в памяти. Почему бы и не почитать Отто Фишера? Не особенно известный автор, ну и что? А мне интересно. А что он написал за всю свою жизнь только одну монографию под названием «Переводы Библии на малые языки Европы», тут уж, извините, я не виновата. Не я ему эту тему нашептала. Просто совпадение… Сов падение. Совы падают. Ну и причем тут я? Не я же их роняю. Почему-то вспомнилось, как в детстве я пыталась убедить себя, что если я что-то утаила от мамы — это не считается за вранье: одно дело — сказать неправду, и совсем другое — не сказать правду. Тогда я тоже придумывала самые нелепые и сложные объяснения своим, в общем-то очевидным поступкам. А тут… Все просто: в диссертации, которую мне предстояло оппонировать, была ссылка на эту книгу. И я решила в свой свободный день съездить в Иностранку (или как ее теперь называют — «Рудоминкой»?) и посмотреть, что же написал там этот обстоятельный, судя по всему, немец. А вдруг там и про моих дорогих бретонцев есть хоть пара строчек?…
