элегантно, с той лишь разницей, что паро-беллум в открытой кобуре теперь был поверх сюртука, а не как в ресторации, под полой.
— Прошляпили? — отрывисто спросил Карпас.
— Никак нет, — молодой человек с достоинством покачал головой. — Прошляпить я мог одного сопровождающего, а не в количестве, достаточном, чтоб выставить дозоры по реке.
Карпас коротко кивнул, и секретарь снова растворился в темноте.
— И с кем же вы связались, господин искушенный столичный житель? — Карпас повернулся к Гунькину.
— Я, как вы изволили выразиться, ни с кем не вязался, — огрызнулся тот, обтирая мокрое от иcпyгa лицо широким платком. — Я просто обратился к здешнему полицмейстеру и попросил людей. Очень достойный господин оказался, выслушал внимательно, стражников с городовыми лично по берегу расставлял.
Из горла Карпаса вырвался звук, в котором смешались сразу и рык, и вопль, и даже вой. Он метнулся к Гунькину, кажется, собираясь вцепиться тому в глотку, и остановился лишь в самый последний момент. На скулах его гуляли желваки.
— Что это вы, господин Карпас, воете, вы ж, вроде, не из оборотней, — с принужденным смешком пробормотал Гунькин.
— Сожалею… — сквозь сцепленные зубы процедил Карпас. — Был бы оборотень — сожрал! — и не отводя взгляда от лица Гунькина заорал. — Якоооов! Якоооов!
— Что вы кричи… — возмутился Гунькин.
Из тьмы вынырнул старый портной, тоже подпоясанный ремнем с кобурой. С другой стороны в ножнах висел здоровенный тесак.
— Этот… болван привел к нам полицмейстера! — прошипел Карпас.
— Я попросил бы! — возмутился Гунькин.
— Нету у нас полицмейстера, — лениво ответил старый Яков.
— То есть — как? Я же вчера сам… — залепетал Гунькин.
— Со вчерашнего дня и нету, — протянул Яков. — После ареста детишек наших и ихних его высокоблагородие самоглавнейший губернский полицмейстер пан Меркулов изволили послать его благородие просто так себе полицмейстера… из полиции вон. Их благородие Ждан Геннадьевич идтить не изволяли, но пришлось. Теперь в Петербург собираются, на их высокоблагородие доносы писать… ой, шо я глупый старый жид такое говорю! Правды искать!
— Пока что он с городовыми ищет наш драккар! — рявкнул Kapпac.
— Не положено ему с городовыми, не начальник он им больше, — с явным удовлетворением хмыкнул старый Яков.
— Мною на твоей памяти Ждан Геннадьевич делал как положено? Одно из двух: или городовые пошли с ним по старой памяти и общим делам… Или с ним вовсе не городовые! В стражники, знаешь ли, кого угодно произвести можно.
— И шо нам с того?
— А то, что полицмейстер он или нет, а если его люди с нашими абордажными группами на берегу столкнутся, в нападении на полицию обвинят именно нас! Сознавайтесь быстро, когда вы с ним говорили?
— Вы себя, что ли, полицмейстером возомнили, господин Карпас? Ишь ты, «сознавайтесь»… Вот как вы меня про нынешнюю встречу уведомили, так я обратился к господину Лаппо-Данилевскому, а уж тот свел меня с полицмейстером, а уж тот взял на себя труд организовать дежурства на берегу. Вы-то не озаботились… — в запале начал Гунькин, потом вдруг осекся и посмотрел на Карпаса подозрительно. — Погодите, о каких-таких абордажных группах вы говорите? Вы что же: отправили своих людей караулить драккар — а мне даже ничего не сказали?
— Вы сами неоднократно напоминали, что наши перед вами обязательства ограничиваются поставкой железа! А никак не отчетом о наших действиях!
— Говорил, что не надо пришлых в наши дела мешать, — буркнул старый портной. — А ты, Моисей Юдович: «Позовем, позовем. Надо ладить с путиловцами…» Доладился, этот самый путиловец нас сдал!
— Если б не позвал, что он нас полицмейстеру сдал, узнали бы только завтра! — возразил Карпас.
— Ваши слова весьма неделикатны! — надулся Гунькин.
— Да уж куда нам… — вздохнул старый Яков. — Вы хоть с господина Лаппо-Данилевского долю выторговали?
— Как вы смеете! Я всего лишь заботился об интересах Путиловских заводов! — защищался Гунькин.
— Неужто за просто так дурень, даже не за деньги? — удивился Яков.
— Извольте заткнуть своего апаша, господин Карпас! Вам следовало мне объяснить… — под тяжелым взглядом Kapпaca он на миг смешался и тут же снова напыжился. — Откуда мне было знать? Да и если вы собираетесь попросту отбить железо…
— Конечно, мы собираемся. Это наше железо! — процедил Карпас. — Мы вовсе не должны платить за него всяким наглым проходимцам. Но теперь вы сделали шансы вернуть его поистине ничтожными — и можете не сомневаться, я буду писать об этом в ваше правление! Пусть уж они разбираются, чем вызвана ваша неуместная предприимчивость: простой глупостью или желанием подзаработать!
— Это неправда! Да вы вообще лжете — ничего вы не собирались перехватывать: иначе зачем бы вы ценные бумаги с собой взяли? — Гунькин обвиняюще ткнул пальцем в саквояж.
— На случай, если перехватить не удастся и таки придется платить! — отрезал Карпас.
— Придееется, ой, придеется! — протянули глумливо из темноты и на освещенный пятачок выскочил тощий мужик в драных портках и длинном, не по размеру, пиджаке. — Ты! Чумодан сюда давай, жидяра!
— Что? — Карпас медленно повернулся к пришельцу.
— Чумодан, говорю, отдал, быстро! — противно цыкнув с растяжечкой повторил тощий.
— Чемодан. — повторил Карпас. — Яков, разберись…
Старый портной лениво усмехнулся, вытягивая паро-беллум из кобуры. Грянул выстрел.
Яков заорал, паро-беллум выпал из его руки, шарахнулся об мостовую, и выстрелил. Сверкнула искра, пыхнул пар, а вылетевшая из ствола пуля дзенькнула у самого уха Карпаса. Вторая пуля чиркнула по плечу, вспарывая сюртук, Карпас заорал, саквояж вывалился из разжавшихся пальцев.
Над ближайшей крышей медленно расползалось светлое облачко, которое бывает после выстрела из паро-ружья. Белый пар был отлично заметен на черном небе.
Тощий в низком прыжке рванул к упавшему саквояжу, снося в сторону топчущегося у него на пути Гунькина. Петербуржец отлетел в сторону, и плюхнулся задом на мостовую:
— Что происходит? — скорее возмущенно, чем испуганно завопил он, но на него никто не обращал внимания.
Тощий рухнул на колени, разыскивая саквояж. Мгновение, и он задрал голову к крыше и пронзительно завопил:
— Нема чумада…
Закончить он не успел — ботинок Карпаса въехал ему в бок. Противника перевернуло на спину, как жука, приложив спиной о доски причала. И тут же на него сверху прыгнул рычащий от боли и ярости Kapпac. Колено его врезалось противнику в низ живота, а кулак вошел в бок. Тощий захрипел, глаза его безумно выпучились, тело конвульсивно дернулось и тут же свернулось в комок. Из темного проулка ударил выстрел — не такой меткий, как с крыши, пуля чиркнула по булыжнику рядом с головой Карпаса.
Яков выстрелил в проулок, ориентируясь на мелькнувшую в той стороне струю пара. Оттуда донесся хриплый вскрик и шум падающего тела.
— Надо же! — Яков поглядел
