— А куда ехать? — всполошился я. — Я же никогда не был у вас на работе.
— Тогда записывай…
Кабинет Маркыча я отыскал сразу. По номеру. Кроме самого номера на двери ничего не значилось, ни имени, ни должности. Я постучал.
— Да, заходите, — послышалось из-за двери знакомый голос.
Я вошел. В белом халате и с каким-то непонятным блестящим приборчиком в кармане на груди Соломон Маркович выглядел совсем иначе, чем в домашней одежде. Даже очки на нем сидели сейчас другие — почти без оправы, с золотыми дужками. Теперь каждому становилось ясно, что перед ним важное медицинское светило, а не просто пожилой человек. Он сидел за большим столом, перед включенным компьютером, а во всем остальном комната ничем не отличалась от стандартного кабинета врача. Спереди стола, боком, был придвинут обычный стул, а в стороне находился жесткий больничный топчан и какой-то громоздкий белый прибор, похожий на тренажер для страдающих ожирением.
— Здравствуйте, Соломон Маркович.
— Ну, привет. Присаживайся и повествуй, что тебя так беспокоит. Только рассказывай все, иначе я твою ситуацию могу неправильно понять.
Почти у всех специалистов, постоянно работающих с людьми, со временем возникает профессиональная деформация личности, психики и сознания. Хороший профессионал постепенно перестает быть нормальным человеком в бытовом понимании этого слова. И эта «ненормальность» тем сильнее, чем тяжелее работа в психологическом плане. Такое происходит у работников правоохранительных органов, военных, бизнесменов, актеров, у медиков некоторых специальностей… Только очень сильные личности способны сохранить в себе то, что мы называем гуманностью. У человека, с которым я сейчас говорил, такой деформации не возникло, что мне казалось очень странным, почти чудесным, поскольку это был старый и опытный специалист.
— Понимаете, недавно начались перебои в сердце, — начал объяснять я свою беду. — Вот так, — постукиванием пальца по столу я показал как. — Причем в этот момент темнеет в глазах и сознание куда-то уплывает. После проходит, но наползает какой-то глубинный первобытный ужас. Три раза всего и было-то, сегодня утром… но с меня хватило и этого. Я еще даже не оклемался окончательно. Перепугался и позвонил вам.
— А с чем связаны эти… твои приступы?
— Не знаю. Статистики нет, но, по-моему, без всякой системы.
— Ну, что ж… сейчас мы тебя посмотрим… Раздевайся до пояса, я тебя послушаю, — весело сказал Соломон Маркович. Я подчинился, а мое сердце стало часто и громко стучать. Всегда нервничаю на медосмотрах. Еще с детства.
Маркыч смерил мне давление, прослушал со всех сторон грудную клетку, снял кардиограмму, с нагрузкой, без нагрузки, лежа, стоя. Уже не помню всех подробностей и деталей, но после того, как он изучил ленту с кривыми линиями, что нарисовал медицинский прибор, сразу посерьезнел и вдруг стал малоразговорчив. Умный прибор, кроме линий, напечатал даже несколько слов на английском языке. Эту запись мне так никто и не показал потом. Наконец Маркыч выдал какую-то беленькую таблеточку, велел проглотить и подождать полчала. Когда время вышло, я снова подвергся снятию кардиограммы.
— «Лечение подействовало, пациент выздоровел», — по-русски прочитал Соломон Маркович. — Хм, обзиданчик-то, надо же! Придется тебе провериться всесторонне. Сдашь все анализы и сходи-ка ты еще и на томографию. Как у тебя сейчас с деньгами?
Я сказал, как.
— Этого более чем хватит. Твоему финансовому положению наша медицина серьезного ущерба не нанесет.
Дальше я попал на конвейер. Меня взяли, что называется, в работу. Гоняли по разным кабинетам, делали всякие просвечивания, прослушивания, снимали энцефалограмму… Я сдавал кровь, мочу и соскобы с внутренней стороны щеки. Далее пришла очередь томографа. Меня раздели догола и запихнули в круглый тоннель прибора. Потом прибор стучал, делал перерывы, опять стучал… Когда после томографии я вновь входил в кабинет к Соломону Марковичу, то всяких результатов набралось на хорошую статью для какого-нибудь медицинского журнала с устрашающим названием. Маркыч долго и с интересом изучал принесенный мною материал. Потом он рассматривал большие листы рентгеновской пленки, на которых были запечатлены разнообразные срезы моего бренного тела, начиная с макушки и заканчивая местом, откуда ноги растут. Аккуратно сложив все это в большой желтый конверт, старый врач молча воззрился на меня.
— Так как? — спросил я, — окончательный приговор?
— Диагноз? Вообще-то окончательный диагноз ставят только в морге. После вскрытия. Еще Артур Хейли об этом писал. Шучу я, не пугайся так. Ничего я у тебя не вижу, если говорить правду. Никакой патологии. Мои коллеги тоже ничего особенно интересного у тебя не нашли. По объективным данным — ты практически здоровый человек. И единственное, что я сейчас могу сделать, это поставить синдромальный диагноз.
— А что такое синдромальный диагноз? — не понял я.
— Это то, что не любит делать ни один доктор. К сожалению, наша современная медицина не лечит, а продлевает возможность вести нездоровый образ жизни, поэтому, когда истинная причина неизвестна, убирают симптомы. Видишь — я с тобой вполне откровенен. Вероятно это все от переутомления. Ты — трудоголик? Можешь не отвечать, и так вижу. Вот смотри, — Маркыч взял лист бумаги и стал рисовать какие-то кривули и каракули, — вот это — мозг, вот это — сердце, а вот тут желудок, кишечник, ну и так далее. А вот это — вагус, или блуждающий нерв. Вот когда где-то здесь возникает патологический очаг, то он посылает импульсы по нервам. По этим нервам сигнал передается и в сердце и в мозг. То, что с тобой происходит, называется диэнцефальный или гипоталамический синдром. Если вот эти пути заблокировать, то приступ не возникнет. Попробуй такое лекарство — обзидан — он как раз и блокирует… эти нервные пути. И если почувствуешь приближение приступа, то прими одну таблетку. А по утрам, перед едой, пей вот это — Маркыч написал что-то на бумажке. Дозировка там указана.
— А радикально излечиться никак нельзя? Только не говорите, что надо избегать стрессов и переохлаждения, соблюдать режим труда, регулярно и вовремя полноценно питаться, заниматься спортом на открытом воздухе… И что у меня там за патологический очаг такой? Желудок барахлит?
— Ну, вот, ты за меня все и ответил! Ты вообще-то, что думаешь о своем здоровье? Питаешься плохо. Вон у тебя уже, похоже, начинается хронический гастрит. Язвы пока нет, но все еще впереди.
— Гастрит? Это называется — практически здоровый человек? — не выдержал я.
