Куракин отрядил преданных ему гвардейцев.
А о судьбе немецких моряков оставалось только догадываться.
— Вперед! — Багратион первым поднялся из-за укрытия. — Давим!
— Юнкер-р-ра — вперед! — загремел где-то за спиной зычный голос ротного. — За государыню!
Я вскочил, чуть ли не в упор выстрелил в зазевавшегося гвардейца и, рванув затвор, прыгнул вперед. Снова выстрелил, снес кого-то плечом, с разбегу вогнал штык в податливое мягкое тело — и тут же свалился сам. Чуть отлип от палубы, вбил локоть в нависающее сверху усатое лицо, скинул, откатился… и едва не получил по лбу открывшейся слева бронированной дверью.
Выручил Багратион: пальнул из винтовки в показавшуюся в проеме фигуру в мундире, упал, увернулся от загремевших в ответ выстрелов, прокатился на спине по мокрым доскам, ударом ноги захлопнул дверь — и со всей силы уперся, сдерживая рвущихся наружу гвардейцев.
— Давай, Саша… — простонал он, залезая рукой куда-то под куртку. — Там справа лестница… Беги!
Пистолет провернулся, скользнув по палубе, и ткнулся мне в локоть. Американский “кольт” — сорок пятый калибр, семь зарядов запредельной убойной мощи. Не так много — но уж точно не самый худший вариант для штурма капитанского мостика.
Особенно когда время уже поджимает.
Я подхватил пистолет и, не обращая внимания на свистящие вокруг пули, бросился за угол центральной рубки. Всадил половину магазина прямо в ошалевшие лица гвардейцев и ломанулся на лестницу. Ударил кого-то головой в живот, перебросил через себя вниз — и снова помчался, прыгая через ступеньки. Расстрелял остатки патронов в притаившегося за оградой рубки офицера… Кажется, промахнулся — добивать пришлось рукояткой.
Дверь, ведущая на мостик, сама распахнулась мне навстречу, и я едва успел ухватиться за высунувшийся наружу ствол. Изо всех сил дернул, врезал локтем, сбросил вниз через бортик обмякшее тело. Влетел внутрь, развернулся на пятках, захлопнул дверь и крутанул колесо гермозатвора.
Теперь не достанут… точнее — достанут не сразу.
Выдохнув, я принялся разглядывать внутреннее убранство “Бисмарка”. Света было немного — только дежурная лампа над лестницей вниз — но все же достаточно, чтобы разглядеть приборы. Здоровенный штурвал посередине, рукоятку с надписью на немецком — кажется, это называется “машинный телеграф” — карту с какими-то линейками, компас… Есть!
Среди окружавшей меня германской лаконичности здоровенная металлическая коробка, выкрашенная армейской “зеленкой”, смотрелась явно чужеродным элементом: она не только стояла на полу криво, но еще и распускала во все стороны щупальца проводов в два пальца толщиной… Вряд ли аккуратные немцы позволили бы устроить подобное в святая святых чуть ли не флагманского крейсера.
Я не стал разбираться, куда тянется вся эта требуха или искать рубильник. Просто подскочил к коробке и сорвал крышку. Внутри конструкция государыни всех “глушилок” оказалась даже изощреннее, чем снаружи, но зачарованный сердечник я узнал сразу: вряд ли здоровенный брусок желтоватого металла мог оказаться чем-то другим. И мне оставалось только вырвать его и…
— Постой… Осторожнее с этим, ладно? Не дури, парень.
Если бы человек, появившийся невесть откуда буквально в нескольких шагах, попытался напасть или крикнул — я бы, пожалуй, тут же разнес “глушилку”. Но его голос, напротив, звучал мягко и вкрадчиво… почти что с заботой.
— Не трогай.
Я поднял глаза и встретился взглядом с высоким мужчиной в парадном мундире с генеральскими погонами. Его превосходительство выглядел потрепанным… и, похоже, остался без оружия — иначе наверняка бы просто застрелил меня вместо того, чтобы болтать. Возможность у него явно была: я понятия не имел, откуда он подкрался — то ли с левой стороны, то ли поднялся с лестницы снизу — но сделал это тихо и незаметно.
И все же нас разделяло несколько шагов. Вполне достаточно, чтобы я успел отключить чертову машину. А значит, генерал никак не мог чувствовать себя хозяином положения. Хоть и явно пытался убедить меня в обратном — вид у него был спокойный и уверенный, с чуть ли не отеческой заботой в глазах.
Прямо как в тот день, когда он поднимал меня с пола во дворце Юсупова и звал к себе под крыло. В Измайловский гвардейский полк… сразу после того, как в считанные мгновения изрубил в капусту всех террористов-народовольцев, то ли не сумев, то ли не пожелав брать пленных.
И теперь я, кажется, догадывался — почему.
— А я тебя помню, воин. — Усатый генерал осторожно шагнул ко мне. — Ты парень смелый. И толковый.
Не знаю, как именно он собирался меня убалтывать. Угрожать уж точно не было особого смысла. Я и так прекрасно понимал: отключу глушилку — и магия в столице снова заработает. Все Одаренные разом вернут себе силы, и их, пожалуй, хватит и отбить Зимний, и разогнать народников… даже справиться с панцерами.
А я окажусь заперт на ставшем вдруг до тошноты тесным мостике “Бисмарка” с машиной убийства четвертого магического класса.
— Сообразил. Вижу, что сообразил, молодец. — Еще маленький шажок вперед. — Давай мы с тобой…
— Да пошел ты на хрен, — выдохнул я.
И рванул сердечник, одним движением разворотив все хрупкое нутро “глушилки”. Железка поддалась неожиданно легко, почти без усилия — и я, размахнувшись, швырнул ее на лестницу. Тяжелая болванка гулко ударила по ступеням раз, другой — и затихла.
Где-то очень далеко внизу.
Снаружи гремели выстрелы, уже полыхали боевые заклятья, кто-то вопил, колошматил прикладом в дверь, ломясь внутрь… Но здесь, на мостике, время будто остановилось. В целом мире остались только мы двое — я и усатый генерал.
— Отважный ты парень… даже жалко, — вздохнул он.
И шагнул вперед, поднимая руку, из которой с негромким шипением уже росло полыхающее лезвие Кладенца.
Говорят, страх придает человеку крылья. Генерал наверняка двигался со сверхчеловеческой скоростью — но я успел швырнуть в него сначала Булаву, потом Копье в упор — и откатиться в сторону, нырнув под гудящий Кладенец.
Вряд ли промазал — но не увидел привычных искр от попадания боевого заклятия в Щит. Генералу с его силищей мои удары оказались, что слону дробина. Даже не дернулся. Пролетел несколько шагов по мостику, снес огненным мечом кусок штурвала — и снова развернулся ко мне. Как и тогда во дворце Юсупова, он не пытался применять дальнобойную магию. То ли пользовался излюбленным смертоносным плетением, то ли посчитал, что в замкнутом пространстве, когда обоим некуда бежать, не найдется ничего лучше Кладенца, от которого не спасут ни Кольчуга, ни Латы, ни даже самый крепкий Щит. Лицом к лицу, врукопашную — и из знакомых мне боевых заклятий и плетений было только одно, способное остановить
