Он совсем затихает, а кровь, которая сначала текла так сильно, почти останавливается. Он дышит, и его нижняя губа подрагивает, с каждым выдохом разбрасывая крошечные струйки крови, будто крошечная дырочка в пожарном шланге. Кровь заливает все. Струйки изо рта пачкают белую стену коридора, поток из головы собирается лужей на полу. А его волосы слиплись и стали похожи на какой-то ужасный красный шлем.
Я не знаю, что мне делать дальше, поэтому отправляюсь в спальню и достаю свой неприкосновенный запас «бориса». Он лежит в медицинском отсеке ночного столика (последней модели от немецкой дизайнерской фирмы «Уэд»).
Я тут же заряжаю «дозу», чувствуя, что она мне необходима и что я ее заслужил после всего того, что со мной случилось. Но сейчас «приход» от «бориса» какой-то необычный. Вместо кайфа я ощущаю панику, а внутри меня будто врубилась мощная турбина, причем сразу на полную мощь. Кровь носится по жилам, как вода на водяной горке у «Звездных сучек». Такое ощущение, что я бегу, когда, на самом деле, я просто сижу на краю кровати, упершись руками в колени и пытаясь успокоить дыхание. Я все еще задыхаюсь, и горло опять свело. Я впадаю в какое-то совершенно отвратительное бредовое состояние. Может быть, все из-за этого гребаного чипа в мозгу. Мне хочется с кем-нибудь поговорить, с кем-нибудь, кто меня успокоит и скажет мне, что все в порядке, все не так уж плохо. Потому что сейчас мне кажется, что все даже не плохо, а совершенно отвратительно — хуже не бывает. Ведь я только что проломил череп правительственному шпиону, и он истекает кровью в моем коридоре. Да к тому же он был послан ко мне домой, потому что правительство за мной охотится. И еще — я их гребаный подопытный кролик в экспериментах с мозгами. И этот кролик вышел из-под контроля.
Я хочу поговорить с Клэр. Она бы меня успокоила. Один только звук ее голоса заставил бы меня почувствовать себя лучше, поверить, что наступит время, когда все, что здесь только что произошло, окажется в прошлом. Но когда я думаю о ней и о том, что все, что происходит сейчас, будет забыто, в голову мне приходят мысли, которых у меня раньше не было. Я начинаю думать, что все, что произошло со мной с тех пор, как я связался с Мыскиным и Департаментом безопасности, с Регом и его бомбами, — все это такая вещь, которая не забывается. Это совсем не похоже, например, на время, проведенное у «Звездных сучек», когда в один вечер тебе подают тройные сосиски, в другой — двойные… И эти вечера следуют один за другим, пока ты не забываешь, в какой вечер что было. Потому что любой из этих вечеров — это лишь очередной вечер у «Звездных сучек». Ты просто убиваешь время, накачиваясь «борисом», смеясь и развлекаясь с девчонками. Все это не настоящее, так ведь? Если ты толком ничего не можешь вспомнить, то все это ненастоящее. Но вот все эти дела с Регом, Клэр и Мартином Мартином, которые привели к тому, что в моей квартире прямо сейчас истекает кровью коллега-шпион, — все эти дела никакие не глупости, о которых можно будет забыть. Все это — настоящие и очень даже большие неприятности. И вдруг мне становится страшно.
Я встаю. В глазах вспыхивают звезды и молнии, в ушах раздается гром и треск, будто рвутся праздничные петарды. Руки у меня горячие и потные. В открытое окно дует легкий ветерок, и из-за этого ветерка я вдруг чувствую, как пот течет у меня по лицу, по шее и по затылку. А внутри меня, как речная вода на горных порогах, по-прежнему бурлит кровь — сердце гонит и гонит ее по всем моим венам.
Вдруг я слышу еще какой-то шум. Он выводит меня из заторможенного состояния. Я выхожу в коридор. Там все еще лежит правительственный шпион. Лежит тихо, не шевелясь. Кровь растеклась по полу огромной блестящей лужей, похожей на какое-то омерзительное зеркало из почти черного стекла. Входная дверь открыта настежь, и на ее пороге, как картину в раме, я вижу еще одного правительственного шпиона, стоящего над распростертым телом своего товарища. Его рот открыт, как от удивления или как будто он пытается осознать то, что он видит.
И то, что он видит, заставляет его буквально остолбенеть. Потом он замечает меня и молча показывает пальцем на своего напарника. А потом его другая рука устремляется во внутренний карман его пальто. Он тянется к своей пушке. Пушке, спрятанной в кобуре под его обычным костюмом, который должен одурачить тебя, заставив думать, что перед тобой просто незначительный клерк или бизнесмен… Но на самом деле под этим костюмом у него один из тех крутых стволов, которыми правительство снабжает своих агентов, до отказа заряженный этими треклятыми самонаводящимися на человеческую плоть пулями, которые вот-вот на огромной скорости вопьются в мой мозг, как свинцовые личинки.
Поэтому я разворачиваюсь и бегу. Три шага — и я в спальне, еще четыре шага — на полную длину и на полной скорости — и я у открытого окна. Один прыжок — и я уже на карнизе.
Даже если бы я хотел, то не смог бы удержаться от падения. Карниз узкий, на нем не встанешь как следует. Как только мои каблуки касаются его, он выскальзывает из-под меня, будто само здание падает от меня в противоположную сторону, а не я вылетаю из окна своей квартиры на двадцать девятом этаже.
Боли нет. Когда начинается мое падение, я закрываю глаза и представляю себе, что это не я, тот единственный предмет во всей вселенной, который в данный момент ведет себя вопреки законами природы. Это не я падаю, а весь остальной Лондон падает прочь от меня, а я просто парю в воздухе на одном месте. Стремительный поток воздуха бьет мне в лицо, и бьет с такой силой, что врывается в рот, заставляя щеки трепетать, как какой-нибудь дурацкий плохо накачанный воздушный шар. У меня такое ощущение, что город нанизан на металлический стержень и вертится, как, например, футболисты в старой настольной игре — будто какой-то гигант крутанул огромную ручку и весь южный Лондон завертелся, как волчок.
А может быть, город поворачивается так, чтобы я при падении не разбился в лепешку? Большие события происходят ради Дженсена Перехватчика.
Сначала я даже не понимаю, где я. Я больше не лечу; кругом тишина. Мне удобно. Я лежу на спине, и вокруг что-то мягкое. Я сплю. В кровати. Но не в своей. В кровати, стоящей в какой-то маленькой комнате. Я вижу все смазанным, будто через грязное стекло, которое неплохо бы было хорошенько помыть. Я поворачиваю голову в разные стороны, медленно, будто думаю, что смогу убрать все эти пятна перед собой, вытерев лицо о воздух. Но это не помогает. Моя голова без сил падает на подушку. Чувствую я себя довольно паршиво. Даже, можно сказать, отвратительно. Я пытаюсь что-то сказать.
