Глаза Найтшэйда застыли на мне на несколько секунд.
— Есть придел тому, — согласился он, — о чём можно рассказывать. Некоторые тайны — священны. Есть вещи, которые уносят с собой в могилу, — он говорил негромко и нараспев. — Но я ведь не говорил, что вашего агента Бриггса отравили именно этим ядом.
Этим ядом. Твоим ядом. Твоим наследием.
— Иди, — Джадд заговорил впервые с тех пор, как в комнате появился убийца его дочери. Он встретился взглядом со Стерлинг и повторил. — Он говорит правду. Иди.
Найди противоядие.
Спаси Бриггса.
— Мы закончили, — произнесла Стерлинг и потянулась к кнопке на стене.
— Стойте, — слово сорвалось с моего языка. Я не могла отвести взгляда от убийцы. Ты позвал меня сюда не просто так. Ты ничего не делаешь без причины — как и все вы.
Найтшэйд улыбнулся.
— Я подумал, — произнес он, — что у тебя может быть несколько вопросов.
Теперь я поняла, какую игру он затеял. Я оказалась здесь из-за него. Но остаться? Выслушать его? Просить ответов?
Решать было мне.
— Иди, — снова сказал Стерлинг Джадд. Поколебавшись несколько секунд, она подчинилась, на ходу набирая чей-то телефонный номер. Джадд повернулся ко мне. — Я хочу сказать тебе, не произносить больше ни слова, Кэсси, не слушать его и не оборачиваться.
Но он не мог этого сделать. Он мог заставить меня уйти. Я не была уверенна в том, что уйти мог он сам.
Ты сможешь просмотреть информацию, — сказал мне Джадд, когда всё только началось. — Но ты займешься этим не одна.
Мы оба займемся этим не в одиночку.
— Бо Донован, — я обернулась к монстру, терпеливо поджидающему меня по другую сторону стекла. Пока что я не могла заставить себя говорить о своей матери. И я не могла — не стала бы — упоминать Скарлетт. — Ты убил его.
— Это вопрос? — спросил Найтшэйд.
— Ваши люди бросили его в пустыне пятнадцать лет назад.
— Мы не убиваем детей, — ровно произнес Найтшэйд.
Вы не убиваете детей. Одно из ваших правил. Священный закон. Но бросить ребенка умирать в пустыне вам удалось без проблем.
— Кем был для вас Бо? Зачем вы вообще вырастили его, если собирались бросить?
Найтшэйд едва заметно улыбнулся.
— Каждой династии нужен наследник.
Мой мозг работал на полной скорости.
— Тебя не растили, как растили Бо.
Остальных, — сказал Бо, — вербуют взрослыми.
— Слово «владыка» подразумевает подчиненных, — продолжила я. — Я думаю, владыки сами выбирают себе замену — взрослых, не детей. Круг повторяется каждый двадцать один год. Но девятый член, тот, кого называют Девяткой…
— Девятка — величайший из нас. Неизменный. Мост от одного поколения к другому.
Ваш лидер, — мысленно добавила я. Бо не просто родился среди них. Он был рожден, чтобы их возглавить.
— Вы бросили его умирать, — сказала я.
— Мы не убиваем детей, — повторил Найтшэйд всё тем же ровным голосом. — Даже если оказывается, что они недостойны. Даже если им не удается сделать то, о чём мы их просим, и становится понятно, что они не смогут принять долг, для которого были рождены. Даже если они должны дать дорогу истинному наследнику.
О чём они тебя попросили, Бо? Что за монстра хотели из тебя сделать? Я не позволила своим мыслям скользнуть в этом направлении. Я должна была сконцентрироваться на том, что происходило здесь и сейчас.
На Найтшэйде.
— А маленькая девочка? — спросила я. — Я видела тебя с ней. Она достойна? Она — истинный наследник? — Я шагнула вперед, к стеклу. — Что вы с ней делаете?
Я не верю в желания.
— Ты её отец? — спросила я.
— У девочки много отцов.
От его ответа по моей спине пробежал холодок.
— Семь владык, — произнесла я, надеясь выяснить у него что-то, чего я не знала. — Пифия. И Девятка.
— Каждого проверяют. Каждый должен быть достоин.
— А та женщина, которую я видела рядом с тобой? Она достойна? — я задала вопрос со спокойной мощью. Моя мать была недостойна.
Моя мать сопротивлялась.
— Вы и её похитили? — спросила я, думая о той женщине. — И на неё напали с ножом? — я продолжила, чувствуя, как сердце бьется о мои ребра. — Вы пытали её, пока она не стала одной из вас? Вашим оракулом?
Несколько секунд Найтшэйд молчал. Затем он подался вперед, не сводя с меня глаз.
— Мне нравится думать о Пифии скорее как о Фемиде, — произнес он. — Пока растет её ребенок, она — наш совет, наш судья и наши присяжные. Она живет и умирает ради нас, а мы — ради неё.
Живет и умирает.
Живет и умирает.
Живет и умирает.
— Вы убили мою мать, — сказала я. — Вы забрали её. Напали на неё…
— Ты всё неправильно поняла, — слова Найтшэйда звучали разумно, даже ласково, а комната вокруг него пульсировала дьявольской энергией.
Власть. Игры. Боль. Вот он — арсенал этой секты.
Я взяла лист бумаги и нарисовала на нём символ, который видела на груди Бо. Затем я прижала его к стеклу.
— Это было на гробу моей матери, — произнесла я. — Я всё правильно поняла. Она не была частью схемы. Её убили не в день Фибоначчи. На неё напали с ножом в год, когда ты «доказывал, что достоин» с помощью яда, — мой голос дрожал. — Так что не говори мне, что я не понимаю. Вы — не знаю, все вы или один из вас — но вы выбрали её. Вы проверили её и решили, что она недостойна.
Они не убивали детей. Они бросали их на верную смерть. Но моя мать?
— Вы убили её, — я чувствовала горький вкус этих слов. — Вы убили ещё, сняли с её костей плоть и похоронили её.
— Мы этого не делали, — сквозь пелену ярости и горя, застилавшую моё сознание, я расслышала акцент на первом слове. — Пифия может быть только одна.
Все мои инстинкты подсказывали мне, что именно ради этих слов Найтшэйд позвал меня сюда. На эти слова он променял свой последний козырь.
— Одна единственная женщина советует нам и вынашивает ребенка. Один единственный ребенок — один достойный ребенок — продолжает традицию.
Одна женщина. Один ребенок.
Вы убили её.
Мы этого не делали.
Каждого проверяют. Каждый должен быть достоин.
Мою мать похоронили с заботой. С жалостью. Я подумала о женщине, которую я видела с маленькой девочкой.
