На пятом царит оживление. Мимо нас проходит вампир, с кипой папок, которые достают ему до самого подбородка. Возле кулера с кровью о чем-то громко спорят две весьма габаритные женщины. Только сейчас заметив красную жидкость в их пластиковых стаканчиках, понимаю, что не ел уже трое суток. И ведь не хочется же совсем.
Минуем длинный коридор и заходим в кабинет. Там, за столом, заваленным бумагами, сидит Ви. На немерный костюм, белокурые волосы гладко зачесаны назад и убраны в хвост. В синих глазах усталость и раздражение. Он сцепляет руки и кладет их перед собой. Меня сажают на стул перед ним и уходят.
— Знал бы ты, как мне неприятно тебя здесь видеть, — говорит Вудворд и начинает что-то искать в ящиках стола.
— Поверь, я знаю, — заверяю его я. — Ви, ты ведь понимаешь, что все это клевета и не более. Мне бы никогда не пришло в голову встать на сторону отверженных. И уж тем более покушаться на жизнь на отца.
— Да-да, — сердито произносит законник, раскладывая на столе фотографии. — А это все божественный фотошоп. Для тебя же будет лучше, если ты перестанешь ерничать и расскажешь мне все, как было.
Беру в руки несколько снимков. Вот я с Лив, а здесь мы втроем — моя женщина, я и Америго. Качество, конечно, паршивое, но все, что нужно, разглядеть можно.
— Мой брат пытался меня убить. Чтобы отыграться на мне за мое предательство, он завербовал Якуба, потом похитил его. Заклеймил и изнасиловал мою воспитанницу. Все это время я был у него под колпаком. Какая, к дьяволу, помощь отверженным? — раздраженно произношу я. Ви меняется в лице. — И нет, я не мог тебе об этом сказать. В том, что случилось нет политики. Только личные счеты.
— Это может кто-то подтвердить? — спрашивает законник. Он озадачен таким поворотом событий, но вместе с тем, в его взгляде я вижу облегчение.
— Да, мой сын и Айлин. Где сейчас обитает Монро, мне неизвестно. Но если найдется, я так полагаю, не откажется дать показания против Америго. Тот сутки держал его в серебре. Сам понимаешь, что это значит.
— Вот ублюдок, — в сердцах бросает Ви. — Ладно, предположим с этим я разберусь сам. Поговорю с твоими близкими, проведем экспертизу. Ты ведь знаешь, что к показаниям людей относятся с подозрением. А ты в свою очередь должен будешь написать на своего брат обвинительное заявление. Без него я ничего не смог сделать.
— Хоть сейчас, — с готовностью отзываюсь я. Законник протягивает мне лист бумаги и ручку. Долго и нудно диктует, как правильно оформить документ. Я давно ничего не писал от руки, пальцы плохо слушаются и уже через десять минут устают.
— Я могу понять, что твой брат вел себя как полная скотина, угрожая тебе. Но чем тебя шантажировала Лив? — прищурившись, спрашивает Ви. Он не верит мне полностью, и это очень плохо. Значит, он будет докапываться до правды и это черт знает куда может его привести.
— Она приехала ко мне, когда узнала, что я болен. А потом Вагнер убил ее… — эти слова мне даются особенно тяжело. От одной мысли, что они могут стать реальностью, становится тошно. — Ливии больше нет, Ви.
Предложение объявить Лив мертвой озвучил Америго. По его мнению, пришло мое время заботиться о ней. Но избавить ее от обвинений и тягот прошлой жизни, можно было только так. Я долго сопротивлялся этому, но в конце концов ему удалось меня убедить. Рассказываю законнику о нападении Амалика на дом, на попытку похищения Айлин. Признаюсь, в том, что я убил его, защищая семью. А потом взорвал в машине, чтобы скрыть следы преступления. Ви слушает меня с каменным лицом. На какой-то момент мне даже становится стыдно за свою ложь перед ним. Но правда в этой ситуации никого не спасет.
— Ты можешь связаться с русской полицией, если у тебя есть сомнения, — подпирая рукой щеку, говорю я.
— Обязательно, — заверяет меня Ви. — И прими мои соболезнования. Мне очень жаль Ливию. Но теперь осталось самое сложное — как ты мне объяснишь, что Тео обвиняет тебя в покушении на убийство? Какую трогательную историю расскажешь на этот раз?
— Никакой, — выдыхаю я. — Потому что мне нечего сказать, кроме одного — я к этому не причастен.
После беседы с Ви меня оформляют как арестанта. Забирают одежду, выдают тюремную робу нежно-голубого цвета. Ведь голубой нейтрализует эмоции, успокаивает, дарует чувство безмятежности. Что еще нужно вампиру, сидящему в тюрьме?
Жандармы отводят меня на седьмой этаж. Здесь содержат заключенных. Один из моих тюремщиков набирает код, и металлическая дверь камеры бесшумно открывается. Меня заталкивают в маленькое помещение и закрывают. Тусклое освещение, воздух чересчур сухой, отчего першит в горле и хочется кашлять. По традиции нас держат поодиночке. И этот факт, безусловно, радует. Мне сейчас как никогда хочется побыть одному, упорядочить свои мысли, понять, как действовать дальше.
Приподнимаю крышку гроба, заглядываю внутрь. Голые доски, все по-спартански. Ладно, бывало и хуже. Отдыхать хочется меньше всего, возвращаю крышку на место и сажусь. Думаю о том, сможет ли выдержать допрос Айлин, не выдаст ли себя. Конечно, Америго ее неплохо натаскал, пару раз даже довел до слез. Но одно дело отвечать на каверзные вопросы сидя у себя дома и совсем другое перед лицом следователя.
В двери открывается крошечное окошечко и на выдвижной пластине появляется мензурка, наполненная кровью. А вот и ужин. Даже от запаха не ощущаю голода и желудок молчит. Интересно, сколько я смогу обходиться без питания? Но сейчас не время для экспериментов. Залпом осушаю крошечную посудину, возвращаю на место, и она тут же исчезает.
Когда слышатся шаги, я лежу в полудреме. В камеру вваливаются два охранника. Напяливают на меня наручники и выводят в коридор. Похоже, впереди очередной допрос. Покорно следую за ними. Мы спускаемся на восьмой уровень и это вызывает у меня некоторое беспокойство. Здесь пахнет лекарствами, кровью, слышатся стоны. Начинаю догадываться, что здесь проводятся пытки.
Один из охранников открывает дверь в какой-то кабинет, второй молча толкает меня в спину, и я буквально влетаю туда. Там на меня вопросительно смотрит молодой мужчина в белом халате. Он лыс, худощав. У него узкое лицо и длинный с горбинкой нос. На бейджике написано имя: «Фабрисио Монти».
— Мистер Дорадо? — певуче осведомляется он, поднимаясь на ноги. У него длинные руки и тонкие, аристократические пальцы. Таким бы позавидовал пианист.
— Вы же знаете, что да, — неприветливо откликаюсь я. Этот тип мне совсем не нравится. Есть в его взгляде что-то отталкивающее, неприятное.
— Понимаю, вы в такой ситуации, что вам не до любезностей, — пытается докопаться до моего душевного состояния доктор. — Но вам не о чем волноваться, по крайней мере, сейчас. Я всего лишь осмотрю вас и возьму на анализ кровь. Вы ведь феномен своего рода… Исцелились от страшной болезни. И я хочу узнать, как.
Фабрисио жестом указывает на стул. Сажусь, он просит вытянуть руку и перематывает жгутом выше локтя. Берет шприц, смотрит на меня и его губы трогает улыбка.
— Вы боитесь уколов? — с удивлением спрашивает Монти.
— Нет, с чего вы взяли? — пожимаю плечами я.
— Ваш пульс выдает вас, — отвечает Монти и вводит мне в вену иглу, продолжая жадно прислушиваться к работе моего сердца. Черт, как же тяжело, когда ты внезапно начинаешь отличаться от других.
— Это побочный эффект после болезни, — объясняю я, сильно сомневаясь, что такой ответ его устроит.
— Правда? — Фабрисио пристально смотрит мне в глаза. Взгляд у него тяжелый, угнетающий. Хочется встать и уйти, а потом подойти к рукомойнику и хорошенько умыться. — В темные века, когда я трудился на благо инквизиции, знавал одного вампира, сердце которого билось точно так же, как ваше, мистер Дорадо. Но он был менее скромным, чем вы. И называл себя бессмертным. Однако, это не помешало ему скончаться.
— Вам бы страшные сказки писать для детишек. Такую возможность упускаете, — заставляю себя улыбнуться я и думаю о Римуте, который до меня наградил подобным бессмертием еще двух вампиров. Не об одном ли из них сейчас речь?
