Акрион начал было сочинять в уме речь, чтобы подговорить лудиев к побегу, но понял, что не может от волнения связать по-тирренски и двух слов. Кроме того, сердце подсказывало, что подбить на бунт этих угрюмых, обреченно глядящих парней не смог бы и Кадмил с его «золотой речью». Испуганные, лишённые надежды, они просто ждали, когда всё закончится – пусть бы и смертью, лишь бы закончилось как-то.
«Может, удастся сорваться, когда выпустят из повозки? – Акрион для пробы напряг мускулы ног, пожалев, что не щадил себя на утренних занятиях. – Это же, наверное, самый центр Вареума. Затеряюсь в толпе...»
Словно бы услышав его мысли, Меттей, сидевший снаружи на козлах, постучал по крыше:
– Эй, мертвецы! Не заснули там? Уже почти приехали!
«Скоро как», – ужаснулся Акрион.
Меттей покряхтел, кашлянул, сплюнул.
– Вон чего родич мой удумал, – негромко пожаловался он вознице. – Отправил на арену новичков. Я ему говорю: не доучены ещё, все полягут, (последовали несколько слов, которых Акрион не знал). Твои же деньги за каждого уплачены! Возьми опытных бойцов, ветеранов. Возьми Спулия, Гензу…
– А он? – спросил возница с вялым интересом.
– А он – делай, мол, что говорю. Я тут хозяин, а ты (непонятное слово).
Лениво свистнула над головами лошадей плеть.
– Дурак твой кузен.
– Да не скажи, – вздохнул Меттей. – Наверняка поставил против своей же команды. Часто так делает. Если большие деньги на кону – не жалко пару-тройку новичков потерять.
– Вон как, – равнодушно удивился возница. – А если всю дюжину потеряет? Это ж целое состояние... Ну, для меня, к примеру.
Меттей что-то негромко пробубнил. Его собеседник присвистнул.
– Да-а... За такие деньги и целую команду угробить не жаль.
Повозка свернула в узкий переулок. Послышался отдалённый шум, похожий на гул моря. Верней, шум слышался и раньше, но теперь стал таким явственным, что нельзя больше было его не замечать.
«Арена?» – подумал Акрион.
Меттей с горечью произнёс:
– Два месяца впустую. Лучше бы он своих конюших на битву выпустил.
– Так это ж сразу все поймут. Конюшие вовсе драться не умеют.
– И то правда.
Возница усмехнулся:
– Вот как мне папаша говорил… Богатеи все одинаковы. Только выдумки у них разные.
– Выдумки у них тоже не сильно отличаются, – проворчал Меттей. – Одно (непонятное слово) на уме.
Они замолчали. Окованные медью колёса стучали по булыжникам. Повозка тряслась так, что ныли потроха. Шум сделался ближе, стали различимы высокие гнусавые звуки труб, буханье барабанов. Протяжно завывал глашатай: голос звучал раскатисто и гулко, будто кричали в большую амфору, но слов было, конечно, не разобрать.
Акрион стиснул голову руками, вцепился в волосы. «Что же я наделал, – подумал он. – Зачем тогда послушал Кадмила, зачем вернулся во дворец, зачем поехал в Лидию… Теперь что – смерть? Вздор, не может быть. Надо просто что-то придумать, что-нибудь сделать, прекратить всё это. А что? Нельзя же, как в детстве, сказать: я не играю, я пошёл домой. Нужно найти лазейку. Улучить миг. Я ведь не связан, на ногах нет колодок. Надобно быть готовым, быть готовым, быть готовым… Но к чему?»
Ему было страшно – по-настоящему страшно, так, что леденели пальцы и сводило живот. Если бы не Спиро, Акрион бы, наверное, завыл от ужаса и тоски, но не хотелось унижаться перед этим отвратным типом. Да и перед остальными лудиями тоже. «Дай мне сил, Аполлон. И дай хоть какой-нибудь знак…»
Повозку накрыла тень. Акрион вгляделся в щель между досками и сообразил, что они въехали в закрытое помещение. Колёса перестали стучать, тряска затихла. Повозка качнулась: Меттей спрыгнул на землю и, пройдя к задней части кузова, загремел ключами.
– Вылезайте! – крикнул он, отперев дверь.
Встать оказалось трудно, будто ногами обменялся с соломенным чучелом: ломкими стали ноги, неуклюжими. Акрион спрыгнул на песок и, напрягшись, огляделся. Бежать!..
Но бежать было решительно некуда.
Их привезли в обширный зал размером с добрую конюшню. Ворота, через которые въехала повозка, были закрыты и заложены толстым брусом. Единственным выходом из зала оставалась невысокая арка. В проёме арки виднелся ослепительно-белый песок арены, и дальше – вздымающиеся ступенями зрительные ряды.
Вдоль стен зала стояли, как раскрашенные изваяния, солдаты – с копьями, щитами, в доспехах. Плохо. Даже если Акрион бросится очертя голову на арену, его убьют, метнув копьё. Да и потом, как бежать с арены? Там кругом толпа.
Безнадёжно.
Четверо рабов сгружали с повозки оружие: двое залезли наверх и подавали поклажу оставшимся внизу. Тускло звякали мечи – не тренировочные, настоящие, острые и лёгкие. Торчали из мешковины наконечники копий и трезубцев. Гудели, сталкиваясь, обитые бронзой щиты.
Рядом стояла ещё одна повозка, очень похожая на ту, в которой привезли Акриона и его товарищей. Из кузова по одному выпрыгивали лудии с хмурыми лицами. «Вторая команда, – догадался Акрион. – Враги».
– Венитэ! Стройся! – послышался окрик чужого ланисты, высокого худого старика. И тут же хрипло откликнулся Меттей:
– Стройся, мертвецы!
Послушные жестам хозяев, они встали один за другим, причём впереди Акриона, как всегда, оказался Спиро. Рядом выстроилась команда противников. «Сейчас выдадут оружие и доспехи, – Акрион подобрался, ощутив холод под ложечкой. – Прорваться к воротам? Нет; прикончат, пока буду отпирать. Бежать на арену? Там наверняка ещё больше солдат. Что делать, что делать, Аполлон?..»
Но рабы, взвалив свертки с оружием на плечи, остались позади лудиев. Солдаты подошли к ним, взяли под стражу. Ещё четверо солдат заняли места впереди строя, рядом с ланистами.
И все замерли.
Никто не шевелился, не давал команд. Будто бы приехали сюда, чтобы вот так выстроиться в две шеренги и стоять в молчании. Акрион почувствовал, что вот-вот лишится рассудка: из всего случившегося за день – да и за последние несколько месяцев – это нелепое ожидание было ужасней всего. Хуже одиночества, горше печали по дому, тяжелей морского путешествия и мучительней рабских колодок. «Может, вот он, знак Аполлона? – лихорадочно соображал Акрион. – Бог дарует время, чтобы я воспользовался заминкой и сбежал? Но как?! Впереди – солдаты, позади – солдаты, ворота заперты. Меча и щита нет. Похоже, оружие дадут только перед самым боем. Что же делать?..»
Снаружи бурлила толпа. Акрион вдруг сообразил, что шум точь-в-точь походил на тот, который он всегда слышал в скене, переодеваясь перед спектаклем. В прежние времена, когда жил, счастливый, не зная тайн и не совершая зла. От этого сердце стиснула такая тоска, что захотелось согнуться пополам и упасть на песок. И проснуться...
Да только это – не сон. Во сне приходят эринии, хлопают крыльями, пронзительно кричат, тянут когти. Каждую ночь. Каждую, каждую ночь. Нет, это не сон. Просто явь для Акриона теперь ещё страшнее сна.
В этот миг снаружи взвыли трубы. Застучал барабан. Все вздрогнули: даже солдаты, даже Меттей. Глашатай проревел что-то по-тирренски – слов опять было не разобрать – и ланисты двинулись вперёд, на арену. Лудии нестройно, неохотно переставляя ноги, зашагали следом.
Выйдя из-под арки, Акрион разом ослеп и оглох. Ослеп от солнца, от раскалённой белизны песка, от блеска золотых статуй. Оглох от грянувшего рёва тысяч зрителей, от грохота барабанов, пения труб. Моргая, он принялся оглядываться; такого зрелища видеть никогда не приходилось.
Театр был огромен. Округлой формы арена – неимоверных размеров, в сотню раз обширней привычной Акриону орхестры. Бесконечные, поднимающиеся к самому небу каменные скамьи театрона. Щедро украшенные изваяния в проходах, многие – со змеиными головами богов, прочие – с человечьими: должно быть, именитые правители Вареума. Сетчатая загородка вокруг арены высотой в дюжину локтей. Разноцветный тент над верхними рядами, натянутый на длинные, нависающие над зрительными рядами мачты.
