— Договоры… Вы должны их соблюдать, — сказал он, с трудом переводя дыхание.
Дьявол встал на колени с видом глубочайшего презрения.
— Я — Князь Обманщиков, — напомнил Он. — Я ничего не соблюдаю. Моя подпись стоит не больше пуканья кролика, и я ни перед кем и ни в чем не отчитываюсь.
Он встал, решив оставить Палладио в покое. Потом передумал и вернулся, чтобы нанести последний удар.
— Кстати, вы знаете, что Изабелла была агентом Белой Руки? Ах, Десятка вам ничего не сообщила? Арнольфо Гамбини, человек, которого вы убили, был не любовником, а ее учителем. В благородном смысле этого слова. Она изучала вашу профессию, чтобы ослепить вас своим блеском.
Плечи венецианца сотрясались в рыданиях, которые он сдерживал долгие столетия.
— Ревность иногда может выглядеть наивысшим чувством, — сказал Дьявол в заключение и выпрямился.
Грубер по-прежнему стоял у края террасы, когда Дьявол двинулся прямо на него. Майор едва успел зажать пробирку в кулаке. Поразительное обличье Арчибальда Фулда достало сигарету из портсигара с головой Мефистофеля. Постучало ею о тыльную часть ладони и закурило, воспользовавшись древними серными спичками с острым запахом.
— Сообщите Моргенстерн, что я не умер, Грубер. Пусть передаст послание колледжу, если ей нравится. Не прощаюсь с вами.
Дьявол отдал приветствие, щелкнул каблуками и спустился по лестнице, которая уходила в глубины дворца. Грубер не сдвинулся с места, пока не услышал стук подкованных сапог по камню внизу.
— Боже ты мой, — выругался он наконец, когда тишина вернулась на террасу.
Он бросил взгляд на площадку и убедился, что ему ничего не приснилось: труп Ла Вуазен плавал в луже крови; Потрошительница с любопытством окунала носок ботинок в эту лужу; Палладио уходил с террасы с противоположной стороны. Венецианец еще больше помолодел: он выглядел пятнадцатилетним парнишкой. Но майор не забывал о порученной ему миссии. Он направился к опустевшему судилищу, отыскал в щели между двумя плитами в центре пентаграммы окурок. Маска Мефистофеля ухмылялась между фильтром и сантиметром темного табака, недокуренного Дьяволом. Грубер поднял его щипчиками и сунул в пробирку, которую тщательно закрыл пробкой.
— Миссия выполнена, — вздохнул он, разглядывая свое сокровище в свете факелов.
Ночь уже опустилась, когда следователи добрались до дворца. Издали они заметили выходящего из него десятилетнего мальчишку. На нем была рубашка, в которую можно было закутать тройку таких детишек. Моргенстерн и Мартино нерешительно остановились.
— Поднимайтесь наверх и посмотрите, что там происходит, — велела колдунья молодому человеку. — Но никакого ненужного риска.
Следователь углубился в здание. Что мог делать этот мальчишка один во дворе дворца в такой час, спрашивала себя Роберта. Ребенок увидел ее и сделал попытку убежать. Она без труда догнала его через несколько метров.
— Куда так спешишь? — проворчала она, хватая его за руку.
— Оставьте, вы мне делаете больно! — закричал мальчик срывающимся голосом.
Вблизи он выглядел еще моложе. Колдунья дала бы ему семь-восемь лет. И ей казалось, что она уже видела его где-то. У него была голова итальянца — темные, волнистые волосы, смуглая кожа…
— Палладио?
Черты лица ребенка округлялись на глазах. Ему уже было пять лет.
Стриженок ударил ногой по голени Моргенстерн и бросился в лабиринт. Мальчонка уменьшался на глазах и бежал все более и более неловко. Колдунья решила догнать его, когда он споткнулся, упал и, похоже, уже не мог встать.
Монтесума созерцал сцену с последней террасы пирамиды Тлалока, куда его забросил Дьявол. Его гнев был направлен на богиню Войны по имени Уицилопочтли, любительницу человечьего мяса, бессмертную владычицу.
На зокало актер, игравший его роль, был в руках того, кто играл Кортеса. Теночтитланцы затаили дыхание, ожидая рокового удара. Ну и зря: они еще ничего не видели.
Крик младенца вырвал Монтесуму из раздумий. У подножия здания неподвижно застыла женщина. Новорожденный еще вопил изо всех сил, потом крик затих. Через несколько мгновений женщина обернулась к зданию. Ее руки висели вдоль тела. Младенец исчез.
— Что все это значит? — спросил Монтесума у тишины.
Жажда мести вернула ему присутствие духа. Он выпрямился, повернулся к зверинцу и прокричал:
— Я — Уицилопочтли! — Он раскинул руки, считая себя птицей. — Пусть ветер ночи унесет меня! Пусть проявятся силы мои!
Он ощутил, что взмывает к небесам. Он взлетал вертикально над пирамидой. Он летел. На зокало раздался восхищенный вопль. Его приветствовали, его восхваляли, ему отдавали почести!
Он замахал руками с диким воплем. Теперь он летел над деревьями своего парка. Заложил вираж, чтобы вернуться к дворцу.
И встретился взглядом с орлом-гигантом, который крепко держал его в клюве за ремень лат. Птица спустилась со своей добычей до вершин деревьев и полетела над лужайкой, в центре которой размещалась вольера. И бросила императора в гнездо, венчавшее мачту.
Монтесума еще не сообразил, что с ним происходит, а орлята уже с клекотом шли на него. Он хотел добраться до шеста. Бдительная мать тут же отбросила его к гнезду сильнейшим ударом клюва — он чуть не потерял сознания, а его броня развалилась на куски.
Пара орлов с нежностью наблюдала за работой птенцов. Орлята были еще неловки. Не стоит заставлять добычу страдать. Но им надо было учиться…
Пока продолжалось кровавое пиршество, по ночному небу Теночтитлана метались прожектора, а террасы освещались огнями фейерверков. Клуб Состоятельных праздновал Тлалок, смерть Монтесумы и Возрождение. Этой ночью октли текло рекой в садах города-убежища.
Учащиеся приходили поодиночке или группками и исчезали под портиком университета. Роберта и господин Роземонд сидели на крытой террасе «Кафе Маленьких Женщин», которое бросало вызов «Пивной Больших Мужчин», расположенной на тротуаре напротив.
Кабачок, устроившийся между аптекой, в витрине которой стояло множество склянок, и издательством спиритических произведений, был официальным прибежищем профессоров и учащихся Колледжа колдуний. Под баром располагались три этажа подвалов, выходящих в подземелья, тянувшиеся, как утверждали, до муниципальной усыпальницы. Это был идеальный пункт наблюдения за всеми, кто в любой час дня и ночи входил в колледж и покидал его. Кроме того, здесь был отдел торговли детским питанием.
Роберта сняла перчатки и принялась энергично растирать ладони. Калорифер над их столиком давал слишком мало тепла и совсем не согревал плечи. Она не относилась к мерзлячкам, но после возвращения из Мехико она никак не могла дождаться конца зимы в большом городе.
