— Ты — дешевый ублюдок. — Это мне говорит Барб, причем очень злобно.
В зале раздаются такие же злобные крики. Барб вскакивает со своего кресла. Она срывает с себя микрофон и всякие электронные штуки, которые вешают на телеведущих, и швыряет все это на пол, а потом быстро уходит. А за ярким светом софитов шум становится все громче. Я слышу злобные крики мужчин. Я слышу грохот отодвигаемых стульев и топот ног. Тот самый сотрудник телестудии, который хлопал в ладоши, стоя за камерами, взбегает на сцену и пытается всех успокоить, прося зрителей оставаться на своих местах и не паниковать. Он говорит, что трансляция программы прервана и что все в порядке. Но к сцене приближаются какие-то здоровенные мужики — у них явно нехорошие намерения по отношению к бедному старому ММ. Он сказал им правду, и теперь именно за это они собираются отбить к черту его гребаную голову.
Я встаю и вижу рядом с собой Дэвлина Уильямса. Он обнимает меня за плечи и тянет в сторону от этих медленно приближающихся озверевших ребят.
— Твою мать, Мартин! — говорит он. — Опять то же самое?
Он бросается прочь со сцены, все еще крепко держа меня за плечи, заставляя удирать вместе с ним. Мы продираемся мимо шокированных телевизионщиков, которые вытаращили на нас глаза. Они похожи на какие-то изваяния, захваченные врасплох всем, что происходит в студии, и им остается лишь смотреть на нас. Они не могут поверить в то, что случилось. Они, как Барб, застряли в своем страшном сне, где они все буквально парализованы и ничего не могут поделать с тем ужасом, который творится вокруг них. Дэвлин, не останавливаясь, тащит меня за собой или толкает впереди себя. Мы бежим по коридору в сторону запасного выхода, сбивая попадающуюся нам по дороге мебель. Тележка, заставленная тарелками с бутербродами и стаканами с напитками, с грохотом переворачивается, разбрасывая во все стороны осколки стекла и керамики. Когда мы добегаем до запасного выхода в конце коридора, Дэвлин с лету распахивает дверь ногой, и та с треском бьется о стену.
Мы уже на автостоянке. Дэвлин, все еще крепко держа меня за плечи, потому что мои ноги подкашиваются, направляет какую-то штуковину на свой фургон. Он нажимает кнопку, раздается громкий писк, и мигают желтые фары. Он открывает заднюю дверцу и толкает меня внутрь фургона. Я падаю на спину между всеми этими проводами и экранами. Дэвлин прыгает на водительское сиденье, заводит двигатель и с визгом шин на огромной скорости выводит фургон со стоянки. Я катаюсь по полу, надеясь, что все это оборудование на меня не рухнет.
Я не могу удержаться, чтобы не бросить взгляд на небо. Но там, за светом уличных фонарей, все темно, так же темно, как было темно в студии за светом софитов. Даже если там наверху и есть какой-нибудь Дженсен Перехватчик, летящий над городом и наблюдающий за Мартином Мартином, который вновь устроил сумасшедший дом в телестудии и которого вновь везут в фургоне, я его не вижу. И я его не вижу.
Я чувствую сильную усталость и закрываю глаза. Качка фургона меня убаюкивает, как убаюкивает ребенка покачивание детской коляски. Двигатель фургона буквально ревет. Как угорелый Дэвлин несется по улицам Лондона. У меня такое ощущение, что вот-вот что-то должно произойти. Что-то, что я не могу контролировать. Мне жарко, я весь мокрый от пота, я дышу, будто пробежал марафон, и меня опять тошнит. Мозг мой горит. Я изо всех сил зажмуриваю глаза, пытаясь успокоиться, пытаясь охладить свою голову. Но у меня ничего не выходит. Давление нарастает.
Звонит телефон Дэвлина. Я пытаюсь встать на ноги, но это совсем нелегко. Это все равно что пытаться подняться в шлюпке, которую бросает из стороны в сторону во время шторма. Дэвлин управляет фургоном и одновременно говорит по телефону:
— Джимми! Да, приятель… Знаю… Я же тебе говорил… Впечатляющее зрелище… Правда? Правда? — Дэвлин закрывает ладонью телефон и смотрит на меня.
— Это Джимми-шишка из «Скай»? — спрашиваю я.
— Угу, — отвечает Дэвлин. — Он говорит, что тебя, приятель, просто сорвало с катушек в этой студии. Он говорит, это было впечатляюще. Хочет взять у тебя интервью. Предлагает хорошие деньги за пять минут разговора по телефону. Будешь с ним говорить?
Я отрицательно качаю головой.
— Джимми говорит, что у дома этого педофила, о котором ты говорил, целое столпотворение. Похоже, это станет настоящей сенсацией.
Я неотрывно смотрю в окно, не обращая на него внимания. В голове у меня будто горят угли.
— Послушай, Джимми, я тебе перезвоню, — говорит Дэвлин Джимми-шишке из «Скай». Когда он нажимает красную кнопку на телефоне, обрывая разговор, тот звонит снова. Дэвлин смотрит на имя звонящего, высветившееся на экране, и отвечает на звонок. Этот разговор почти не отличается от предыдущего. — Привет, друг… Да… Знаю… Мне только что сказали… Не знаю… Я тебе перезвоню, хорошо?
Но как только он кладет телефон на сиденье рядом с собой, тот снова звонит. На этот раз Дэвлин останавливает машину, и мы провидим полчаса, стоя на обочине, пока Дэвлин отвечает на звонки, которые идут буквально один за другим. Все звонят по поводу меня: все его приятели из шоу-бизнеса, все, кого он знает, все, кому он хоть раз давал свой номер телефона. И все они хотят со мной поговорить. И всем он отвечает, что перезвонит позже.
В конце концов он просто выключает телефон.
— Послушай, — говорит он мне через плечо, — поехали домой и попытаемся во всем разобраться. Знаешь, ты действительно, черт тебя возьми, заварил настоящую кашу! Полиция проверила этот адрес, который ты назвал в студии… ну, где, по-твоему, находится этот ребенок. Оказалось, что ты был прав. Вокруг этого дома собралась целая толпа. Они швыряют в окна камни. Полиция, конечно, там, но все может выйти из-под контроля.
Я думаю о толпе у дома Артура Пенруди, я Вижу ее в своей голове. У меня потребность там побывать.
— Поехали туда, — предлагаю я.
— Что? Зачем? Ты что, рехнулся? — спрашивает Дэвлин.
— Я хочу туда поехать. Ну же. Пилмер-Хаус, тридцать восемь, район Некингер. Я хочу увидеть, что там происходит.
Дэвлин смотрит на меня и знает, что ему придется сделать так, как я велю. Теперь он немного меня побаивается. Всю дорогу он недовольно щелкает языком и качает головой, бормоча что-то себе под нос.
Подъехав к этому дому, мы останавливаемся на углу улицы. Вдоль этой улицы уже стоят семь телевизионных фургонов. Они все приехали наблюдать за событиями. А дальше я вижу толпу. Женщины со скрещенными на груди могучими руками, старики с бутылками и зонтами. Вокруг толпы крутятся дети на велосипедах, посмеиваясь над всем этим зрелищем. Все они страшно возбуждены. Такое ощущение, что в воздухе трещат искры, кажется, всех и все вот-вот захлестнет отвратительной мерзкой волной насилия. Редкая цепочка полицейских отделяет толпу от дома. Толпа свистит, выкрикивает ругательства и напирает, будто какой-то огромный зверь, который ревет и бьется о прутья своей клетки, надеясь, что они рухнут и он сможет вырваться на свободу и удовлетворить наконец свою накопившуюся жажду мести.
