— Так продолжайте же.
Гремионис облизнул губы.
— Если то, о чем я сейчас расскажу, станет известно еще кому-то, я погиб. Она сделает все, чтобы я больше не получал заказов. Вы действительно уверены, что это имеет отношение к делу?
— Не сомневайтесь, мистер Гремионис, это может оказаться решающим.
— Ну, в таком случае… — Гремионис явно не поверил до конца. — Так вот: из того, что проскальзывало в разговорах доктора Василии со мной, мне стало ясно… — его голос понизился до шепота, — что… что она девственница.
— Ах так, — сказал Бейли негромко (вспомнив непоколебимое убеждение Василии, что отец исковеркал ее жизнь своим отказом, — теперь ему стал понятен источник ее ненависти к отцу).
— Это меня взволновало. Мне казалось, что она будет всецело моей, что я буду единственным для нее. Не могу выразить, как много это для меня значило. Она сразу стала невообразимо прекрасной в моих глазах, и я искал ее всем моим существом.
— И вы предложили ей себя?
— Да.
— И не один раз. Ее отказы вас не обескураживали?
— Они только подтверждали ее девственность, если можно так выразиться, и возбуждали во мне новый пыл. Трудности усиливали влечение. Не знаю, как объяснить, и полагаю, вы не поймете.
— Отчего же, мистер Гремионис? Я вас понимаю. Но потом вы перестали предлагать себя доктору Василии.
— Ну-у… да.
— И начали предлагать себя Глэдии?
— Ну-у… да.
— Неоднократно?
— Ну-у… да.
— Почему? Чем объяснялась такая перемена?
— Доктор Василия наконец абсолютно ясно дала понять, что никаких шансов у меня нет, а тут появилась Глэдия, так похожая на доктора Василию и… и… вот так.
— Но Глэдия не девственница, — заметил Бейли. — Она была замужем на Солярии, а на Авроре, как мне говорили, экспериментировала довольно широко.
— Я об этом знал, но она… прекратила. Видите ли, она по рождению солярианка и не вполне понимает обычаи Авроры. И прекратила, потому что ей не нравится «неразборчивость», как она выражается.
— Она вам это сказала?
— Да. На Солярии признается только моногамия. Брак ее не был счастливым, но это — обычай, в котором она воспитывалась, а потому аврорианская манера ей никакой радости не давала, когда она ее испробовала. А моногамия — как раз то, что влечет меня. Ну, понимаете?
— Понимаю. Но как вы с ней познакомились?
— Очень просто. Она участвовала в гиперволновой передаче, когда приехала на Аврору — романтичная беглянка с Солярии. И у нее была роль в той драме…
— Да-да. Но ведь было и что-то еще, верно?
— Не понимаю, о чем вы.
— Разрешите мне высказать догадку. Не наступил ли момент, когда доктор Василия сказала, что отказывает вам раз и навсегда… и не предложила ли она вам альтернативу?
— Так вам сказала доктор Василия?! — вдруг вспылил Гремионис.
— Прямо — нет, но, полагаю, я тем не менее верно понял, что произошло. Разве она не сказала, что вам имело бы смысл познакомиться с только что поселившейся на Авроре молодой солярианкой, протеже доктора Фастольфа? И, возможно, доктор Василия упомянула, что, по общему мнению, эта молодая женщина, Глэдия, очень на нее похожа, но моложе, с более мягким характером? Короче говоря, разве доктор Василия не толкала вас перенести ваше внимание с нее на Глэдию?
Гремионис явно мучился. Он то взглядывал на Бейли, то отводил глаза. Впервые Бейли уловил в глазах космонита испуг — или боязливое почтение. (Бейли тряхнул головой: только не радоваться, что ему удалось взять верх над космонитом! Верный способ утратить объективность.)
— Ну? — сказал он. — Я ошибаюсь или нет?
Гремионис ответил еле слышно:
— Так, значит, в гиперволновке преувеличений не было и вы действительно способны читать чужие мысли?
— Я просто задаю вопросы, — спокойно ответил Бейли. — А вы мне не ответили. Так я ошибаюсь или нет?
— Произошло это не совсем так. Отчасти. О Глэдии она со мной говорила, но… — Гремионис закусил нижнюю губу, а потом сказал: — Но по сути все было, как вы предположили. Именно так, как вы описали.
— И вы не были разочарованы? Вы убедились, что Глэдия правда похожа на доктора Василию?
— В какой-то мере. — Глаза Гремиониса посветлели. — Но это не настоящее сходство. Поставьте их рядом и сразу увидите разницу. Глэдия гораздо грациознее, деликатнее и… и с ней весело.
— Вы предлагали себя Василии, после того как познакомились с Глэдией?
— Вы с ума сошли! Нет конечно.
— Но Глэдии предлагали?
— Да.
— И она вам отказала?
— Ну да. Но поймите, она хотела быть твердо уверенной. Как и я. Подумайте, какую ошибку совершил бы я, добившись согласия доктора Василии! Глэдия опасается такой ошибки, и я ее не виню.
— Но вы-то не считаете, что она сделает ошибку, дав вам согласие, и потому предложили себя еще раз… и еще… и еще.
Гремионис растерянно посмотрел на Бейли и содрогнулся. Он выпятил нижнюю губу, как обиженный ребенок.
— Вы выражаетесь оскорбительно…
— Простите, ничего оскорбительного я не подразумеваю. Пожалуйста, ответьте на вопрос.
— Да, не один раз.
— А сколько именно?
— Я не считал. Четыре раза. Ну-у… пять. Или больше.
— И она вам отказывала?
— Да. Иначе зачем бы мне было предлагаться снова?
— Она отказывала вам раздраженно?
— Нет. Глэдия не такая. Очень ласково.
— Это толкнуло вас предложить себя еще кому-то?
— Что?
— Ведь Глэдия вас отвергла. И, естественно, вы могли бы предложить себя кому-нибудь еще. И почему нет? Если Глэдии вы не нужны…
— Нет! Мне никто другой не нужен!
— А почему, как по-вашему?
— Откуда мне знать почему? — резко сказал Гремионис. — Мне нужна Глэдия. Это… это какое-то безумие, но такое чудесное! Я был бы безумен, если бы хотел избавиться от такого безумия… Ну да вы не поймете!
— А Глэдии вы этого объяснить не пытались? Возможно, она поняла бы.
— Нет, не пытался. Ей было бы неприятно. О таких вещах не говорят. Мне требуется психоправ.
— И вы обращались к нему?
— Нет.
— Почему?
Гремионис нахмурился:
— У вас манера задавать бесцеремоннейшие вопросы, землянин!
— Возможно, именно потому, что я землянин. Неотесанный. Кроме того, я следователь, и мне необходимо знать все это. Так почему вы не обратились к психоправу?
Неожиданно Гремионис засмеялся:
— Я же вам сказал. Лечение было бы куда большим безумием, чем болезнь. Я предпочту быть с Глэдией, и пусть она мне отказывает, чем быть с другой и получить согласие… Нет, вы вообразите! Свихнуться и радоваться тому, что ты свихнулся. Любой психоправ тут же подвергнет меня принудительному лечению.
