Наконец он выбрался из постели. Из многочисленных зеркал на Дмитрия уставился взлохмаченный бледный человек, в белой ночной рубахе выше колен, с трясущейся челюстью и полными ужаса глазами. Дмитрий даже не сразу узнал себя.
«Э-э-э, брат, да это уже похоже на панику!» — Дмитрий сел на край кровати и попытался взять себя в руки.
«Лена, Ленка, Леночка… Цветочница ты моя, блин! Вот это да!» — Облечь свои мысли во что-то более толковое и «членораздельное» он не мог, а только пыхтел и отдувался и, как рыба, выброшенная на берег, глотал ртом спертый воздух. От внезапного и ясного осознания всего того, что с ним случилось, ему действительно стало нехорошо. На физическом уровне. Его подташнивало…
Дмитрий рванулся к окну. Он понял, что просто элементарно задыхается, что ему необходим глоток свежего воздуха. Но его ждало разочарование. Откинув портьеру, Дмитрий обнаружил, что рама сплошная, без какого-либо намека на форточку или что-то, что можно было бы открыть. Несколько секунд Дмитрий серьезно раздумывал, не разбить ли стекло. Но потом, решив, что это всегда успеется, как загнанный в клетку зверь, стал метаться по комнате, озираясь по сторонам.
«А где, черт побери, дверь?»
Неудивительно, что он ее не сразу заметил. Дверь была замаскирована под отделку стены и, если специально не приглядываться, ничем не выделялась. Хуже было то, что дверь явно заперли снаружи и никаких ручек или замков со стороны комнаты не было. Дмитрий заколотил кулаками в дверь. Но мягкая материя обивки смягчала удары настолько, что с таким же успехом он мог колотить в подушку, ожидая, что кто-то его услышит.
Однако физическая встряска немного разогрела его. Взгляд Дмитрия упал на графин, который кто-то заботливо оставил на столике. В графине была розовая жидкость, на поверхности которой плавали остатки льда. Дмитрий осторожно понюхал содержимое. Пахло клюквенным морсом. Игнорируя стоявший рядом бокал, Дмитрий поднял трясущимися руками графин и, капая себе на ночную рубаху, жадно припал к живительной влаге.
Стало намного лучше. Утерев рот, Дмитрий опять сел на кровать.
«Так…» — неопределенно начал он про себя, пытаясь как-то систематизировать мысли.
Дмитрий застыл на мгновение, затем встал и вернулся к окну, вновь откинул портьеру. Он уже прекрасно знал, что там увидит, но крупицы какой-то глуповатой надежды — что, может быть, это все-таки ему показалось, — все же теплились в его душе. Напрасно.
Он безмолвно взирал на открывшуюся взору панораму.
Безусловно, это был Петербург. За широким разливом Невы лежал, как ему и положено, Васильевский остров. Здание Императорской Академии художеств было трудно с чем-либо перепутать. Мимо этого здания они с Марго прогуливались почти каждый день, возвращаясь из Кадетского корпуса. Но дальше все было немного не тем, к чему он привык. За Академией художеств вместо прильнувших один к другому домов раскинулся большой парк, почти лес, на прогалинах которого здесь и там выглядывали своими колоннадами роскошные особняки. Судя по перспективе, которая открывалась взору, Дмитрий заключил, что он находится где-то на Английской набережной. Хотя картина была непривычной.
Благовещенский мост, который должен был располагаться по левую руку, отсутствовал. А справа, там, где как раз ничего не должно было быть, лежал перекинутый через Неву понтонный мост.
«Ну да, Благовещенский мост еще не построили, а это, стало быть, Исаакиевский, первый петербургский наплавной мост…» — машинально констатировал про себя Дмитрий.
Мощенная булыжником Английская набережная, раскинувшаяся внизу, была запружена изящными каретами и открытыми повозками и блестела от недавно прошедшего дождя. Вдоль парапета под зонтиками неспешно прогуливались пешие пары.
На периферии зрения, справа, в небе вдруг образовалось белое облачко, как будто какой-то великан пустил колечко табачного дыма.
«Над Нарышкинским бастионом…» — отрешенно отметил Дмитрий. То, что последует далее, он тоже прекрасно знал.
«Раз… два… три…» — машинально отсчитал он про себя.
Догнав изображение, деловито «ахнул» приглушенный расстоянием, но отчетливо слышимый пушечный выстрел с кронверка Петропавловской крепости. Послушно зазвенели в ответ стекла в раме.
«Полдень…» — отметил Дмитрий. Все в точности так, как и должно быть…
За исключением, пожалуй, только одного — одежда прогуливающихся пар принадлежала явно другой эпохе, нежели та, в которой он находился всего несколько часов назад. Ну и еще, пожалуй, того, что за окном в отличие от морозного воскресенья 13 декабря 1825 года стояла полураздетая от облетевшей листвы, дождливая петербургская осень.
Наше время. Санкт-Петербург. Академия Времени
Появление в зале молодого человека Марго заметила сразу. Она как раз проводила в спортзале Кадетского корпуса тренировочное занятие на концентрацию с использованием техник восточных единоборств. Ее способности в «маршал-артс» были сразу замечены в академии, руководство даже предложило Марго преподавать кадетам ФСВ кендо — японское искусство владения мечом, в котором девушка была особенно сильна. Естественно, не потому, что у академии была нехватка специалистов, а потому, что где-то в административных недрах Федеральной службы времени кто-то посчитал, и вполне справедливо, надо отдать должное этому «неизвестному» функционеру, что преподавание дисциплины специалистом, который понимает, для чего он готовит выпускников, и то, в каких условиях эти знания будут применяться, принесет гораздо больше результатов.
И действительно, даже кендо, это древнее искусство японских самураев, Марго, на основании собственного опыта и не дожидаясь подсказок, стала потихоньку перекладывать на «современный» лад, адаптируя и приспосабливая восточные практики к европейской традиции владения холодным оружием, так как основным полем применения этих знаний для абсолютного большинства кадетов-«хронистов» все же оставалась средневековая Европа.
Использование ног при нападении и в защите, в особенности если противник оказывался вооружен не только шпагой, но еще и кинжалом, введение широко используемых на Востоке молниеносных секущих ударов по сухожилиям, выводящих противника «из игры», оставляя его при этом в живых, ну и, конечно, ее коронные приемы — «хвост дракона» (удар ногой с разворота) и «жало скорпиона» — обманный прием с использованием катаны, японского меча, который Марго вполне удачно заменила на европейскую шпагу, — когда противник, устремляясь за «уходящим», повернувшимся к нему спиной врагом, инстинктивно бросается ему вслед и… напарывается на «жало» клинка, выставленного из-под руки назад, навстречу обманутому преследователю. Или, например, техника медитативной концентрации для «единения» с оружием, когда меч становится как бы продолжением руки. Все это давало ученикам Марго неожиданные преимущества.
