Возможно, мне следовало и дальше валять дурака, запускать репрограммы, устроить на Лагранже кровавую баню… но суток тяжелого, химического сна на голодный желудок явно не хватало, чтобы восстановить силы, да и немножко стыдно было мне пугать безответных техников. Только голубец, пожалуй, мог бы выстоять против меня — на то и аугментация. И все же я предпочел бы отдохнуть на тихой, уютной гауптвахте — вряд ли на станции оборудована тюрьма.
Правда, неизвестно, сколько времени у нас осталось. Кстати — что думает об этом миз Релер?
— Прошу прощения!
Я обернулся к своей спутнице… и замер. Элис в кабине не было. Совсем. Я с мучительным изумлением осознал, что выражение «как в воздухе растворился» — никакая не метафора.
— Ладно, — обреченно бормотал я, пока меня под конвоем вели, точнее, как принято говорить у орбитальщиков, «скольжали» (при этом человек не то плывет, не то летит по релинг-туннелю, придерживаясь за скобы) в обещанные «свободные помещения». — Хорошо. Отлично. Шизофрения…
Хотя прежде мне довелось пробыть на станции «Лагранж-2» ровным счетом восемь минут — четыре по пути на Землю, и столько же на обратном — строение ее я себе неплохо представлял по кадрам из информационных рассылок и учебных программ. Служебный блок, пьяной змеей навившийся на стопку токамаков, тонкая струна релинга соединяла с ажурной конструкцией, более всего напоминавшей гроздь пенных пузырьков, налипших на чью-то разлапленную пятерню. Каждый «пузырь» вмещал в себя два ТФП-генератора и две кабины перехода: Земля-Лагранж и Лагранж-колония. Таким образом эмигранты на станции не задерживались, переползая из одного лифта в другой и исчезая за многие световые годы от Земли. Но переходы между транзитными зонами существовали — для ремонтников (хотя если выходит из строя ТФП-генератор, то ремонтировать обычно нечего — надо новый лифтовоз посылать), для голубцов-дежурных.
Проползая через экранный сегмент туннеля (крайне неприятное ощущение, словно плывешь в вакууме), я обратил внимание на взблескивающие между титановыми «пузырями» искры. Сначала не понял, что это… а потом до меня дошло. Если «Лагранж-2» станет перевалочным пунктом для грузов со всего Доминиона, то нынешних переходиков мало будет. Надо строить новые соединительные туннели. И эта работа уже началась.
Гауптвахты на станции тоже не оказалось — по-видимому, нарушителей порядка тут принято было сразу шлюзовать, без вопросов. Меня запихнули, как и обещал голубец, в «свободное помещение», то есть в пустующую кладовку, куда специально ради меня приволокли связку ремней для принайтовки и санитарный блочок. Вообще-то в невесомости мебель как таковая не нужна — знай, ставь тубы на воздух, только следи, чтобы не уплыли, да и спать можно так же, но смотрелась моя камера совсем непристойно: голые стены с липким-покрытием. Зато меня искренне порадовали приспособленные к невесомости удобства (очень хитрая система; настолько хитрая, что в капсулах ею не пользуются, считая, что пассажир потерпит).
Воспользовавшись упомянутым блочком и обтираясь влажным одноразовым полотенцем (процесс, по большей части заменяющий в свободном падении мытье), я смотрел в зеркало. На меня глядело чужое лицо. Щеки впали, глаза горели неуместным черенковским огнем из окольцевавших их темных пятен. На смуглой коже проступали лилово-бурые синяки и выделялись почти черные царапины. Ничего удивительного — сколько раз за последнюю неделю я входил в боевой режим? И не сосчитать. За год столько не набирается при спокойной жизни. А каждая минута репрограммы оплачивается втройне, вчетверне — и не только силами, но и невосполнимыми нервными клетками.
Вздохнув, я оглядел свои апартаменты, и понял, что делать мне абсолютно нечего. Даже сетелевизора не было — новости посмотреть… а я, между прочим, на добрые сутки выпал из информационного потока. Оставалось только жрать, тем более, что снисходительные мои тюремщики оставили мне целый поднос туб — правда, микроволновки не принесли, испугавшись, надо полагать, что я перемонтирую ее в лучевую пушку. Выбирая из нелепого набора — похоже, охранники сгребли, что на камбузе поближе летало — все, что можно съесть холодным, я набивал желудок, покуда брюхо мое не начало явственно надуваться, а злодейское шкрябание под ложечкой не сменилось тупой, сладостной болью. Потом лег и попытался задремать без помощи мушек. Не тут-то было. Даже принайтовленный к надежной стене, я пытался беспокойно ворочаться. Перед глазами мелькали лица, сцены, уши ловили каждый шорох, каждый скрип креплений. Я лежал с закрытыми глазами и не мог заснуть — то ли сказывался стресс, то ли обманутая химикатами нервная система решила, что еще раннее утро, хотя я под страхом смерти не сказал бы, который идет час по местному, станционному времени. В конце концов я не выдержал, и налепил часовую мушку, чтобы отойти в царство тревожных видений. Я то всплывал из кошмарных глубин к ясной глади бодрствования, то, налепив очередную мушку, тонул вновь, но даже в полусне меня преследовало мучительное чувство уходящего, вытекающего из ладоней времени. Я опаздывал, опаздывал… опоздал.
Разбудило меня прикосновение руки, решительно сорвавшей мушку с моей сонной артерии. Я дернулся всем телом, и только ремни не позволили мне полететь кверх тормашками.
— Т-шш! Это я! — резко шепнула Элис у меня над ухом.
— А почему шепотом? — полусонно отозвался я.
— Не знаю, — вполголоса призналась девушка. Я заметил, что шов у нее на затылке открыт по-прежнему; на вплетенном в косу переливчатом шнуре болтался портативный сетевой хаб, похожий не то на экзотическое украшение, не то на боевой кастет.
Снотворное еще не вымылось из крови; глаза решительно не желали оставаться открытыми — веки неуклонно опускались, пока очередной спазм не вскидывал их в рабочее положение.
— Как тебе… куда ты девалась из капсулы? — поинтересовался я, наощупь расстегивая ремни.
— Глаза им отвела. — Еле слышно рассмеялась Элис.
Я почел за благо промолчать. Наслышан об этой технике — ей пользуются иногда боелюди Службы, чтобы не привлекать внимания. А кроме них… да никто больше, пожалуй. Уже не первый раз ловлю свою спутницу на программах секретного комплекса. Большие связи были у Ноя Релера.
— Что дальше? — поинтересовался я машинально, и только потом осознал, что уже не сам руковожу событиями, а безответственно прошу совета.
Элис рассказала. Из ее сбивчивого повествования я уяснил, что дела обстоят еще хуже, чем мне представлялось. До сдвига оставались не дни — считанные часы. Строго говоря, в некоторых районах мутации уже начались, и только скрытый карантин не позволял заразе распространиться, но эта мера была лишь временной, позволявшей за оставшееся время вывезти с обреченной Земли еще несколько десятков тысяч человек.
